Голоса

Снова заиграла музыка. Митя, действуя ритмично и споро, заправлял кровати.

— А что? — задумчиво сказала Аня. — Может, поработаем?

— Ты серьезно? — спросил Митя.

— Вполне. Тебе надо порастрясти свое пузо.

— Вот это ты называешь пузом?! — закричал Митя, подступая к жене и ударяя себя кулаком по голому животу.

И все же после завтрака вся семья Богиновых вышла на уборку льна. Сначала они нашли бригадиршу, которая заявила им, что они могут брать любой участок на любом поле и «щипать, пока не надоест».

— А как это делается? — спросил Митя.

— Да спросите кого из местных… Покажут.

После этого Богиновы маршем отправились в Кайлы к тому самому полю, которое ночью вызвало у Мити возвышенные мысли и привело его к новым открытиям. Дети были настроены серьезно и ответственно. Они только что получили легкий нагоняй от Ани за скормленную котятам тушенку. Митя шел впереди и распевал во все горло марш «Прощание славянки». Таким образом он надеялся отвлечь себя от мысли, что появление их семьи на поле вызовет улыбки местных жителей.

Люся Павлова встретила их немного подобострастно после вчерашних событий, в особенности Аню. Услыхав о намерении Богиновых поработать, она не удивилась, но восприняла это известие с уважительным непониманием. «Значит, так надо, и в этом есть какой-то смысл, недоступный мне», — так примерно расшифровал Митя выражение Люськиного лица. Она тут же показала нехитрую технологию уборки, которая заключалась в выдергивании пучков льна из земли, связывании их в небольшие снопики и установке снопиков в пирамиды. Митя разметил участок в десять соток, и семья принялась за работу. Люська умильно глядела на работающих детей.

— Люсь, курицу сегодня возьмем, ладно? — сказала Аня. — Тушенка у нас кончилась.

Катя и Малыш понимающе переглянулись.

— Берите, не жалко. Я сейчас ее поймаю.

— Да мы ее не сейчас возьмем, а когда уходить будем.

— Так я ее в корзину посажу. Здесь, в сенях, — сказала Люська.

И она бросилась ловить курицу. Несколько минут в огороде слышались крики, а потом Люська проследовала в сени с черной курицей, которую она несла за вывернутые крылья. В сенях раздалось истерическое кудахтанье, потом все смолкло.

Митя методично щипал лен и складывал его небольшими порциями ровно на один сноп. Аня занималась тем же, причем так получилось, что они взяли по равной полоске и между ними уже шло незаметное соревнование. Дети шли следом, вязали снопы, пользуясь жгутами из тех же самых льняных стеблей, и расставляли их в пирамиды. Митя втянулся в работу и уже мог не думать о ней, а освободить голову для других, более интересных мыслей.

Митя думал о том, что здесь, в деревне, понимание, о котором он ночью говорил с Аней, заметно увеличилось в его душе. Он заметил, что всеобщая связь предметов и явлений, познать которую он стремился, стала обнаруживаться его чувствами непосредственно, минуя мышление. Только что упорядочив структуру материи и сведя ее ко времени, Митя вдруг обнаружил рядом с нею не менее величественную структуру, которую он окрестил полем сознания. Но назвать предмет — это еще не значит разобраться в его свойствах.

Митя вырывал из земли сухие пучки льна. С бледных корешков осыпались комочки материи. Все, что окружало Митю, да и он сам, было полем времени, принимающим разнообразные формы. Но мысль его, связанная, разумеется, с материей, работала все же независимо, воплощая одно из проявлений поля сознания. И Митя знал: рядом с ней, в том же пространстве, существуют мысли Ани, детей, Люси Павловой, существуют мельчайшие страсти, желания и надежды всех тварей природы — муравьев, жуков, птиц, коров. Митя чувствовал единство и неразрывность этого великого поля, не умея пока выразить связи не только что формулами, но даже словесно.

Тут опять всплыло беспокойство, которое мелькнуло и спряталось вчера при подходе к Кайлам. Теперь оно вынырнуло на поверхность в виде простой и обескураживающей мысли.

То, что казалось Мите венцом его поисков, было лишь половинкой целого. Единая теория поля, к которой он стремился, на самом деле должна была включать обе половины — и материю, и сознание. Только тогда можно получить действительно стройную картину мира. А он-то думал, что, сведя все ко времени, он в основном завершил работу, оставив себе только детальные выкладки и уточнение предложенных им законов. Другая половина разверзлась перед ним, точно бездна, одновременно пугая и маня его. Митя почувствовал себя совершенно беспомощным. Ведь ничего другого, кроме поля сознания, он не мог себе предложить в качестве инструмента для исследования того же поля. Более того, по мере углубления в его свойства поле сознания автоматически усложнялось за счет Митиных мыслей. Получалось нечто вроде бездонной бочки.