Голоса

истин. Но он услышал, что кто-то интересуется его делами, - и уже одно это было, наверное, не лишено смысла. Большего я сделать не могла. Он спросил, не мог бы он позвонить мне домой. К сожалению, нет, у меня нет телефона. Сюда? Конечно, когда угодно; нет, завтра нет, но зато он может оставить сообщение, здесь будет мой друг, он мне потом передаст, я буду рада узнать, какой была микроперспектива его дня.

Он вежливо попрощался - таким тоном, будто просил прощения. Наступил вечер, а я и не заметила; некоторые разговоры требуют страшной сосредоточенности. Из окна я увидела Гулливера, переходящего улицу: он шел меня сменить. Гулливера даже с крыши небоскреба трудно не заметить, не зря мы зовем его Гулливером. Я собрала вещи и приготовилась уходить. Только тогда я обнаружила, что до девяти остается десять минут; черт возьми, я обещала Пако быть дома ровно в девять, а теперь, как ни спеши, раньше половины десятого не успеть. Да еще эти автобусы - и в обычные дни одно несчастье, а уж пятнадцатого августа… Может, лучше вообще пойти пешком. Я пулей пронеслась мимо Гулливера, не дав ему времени даже поздороваться; он крикнул мне вслед что-то шутливое, я ответила, что спешу на встречу и чтоб в следующий раз, уж пожалуйста, не опаздывал, я оставила ему вентилятор, хоть он того и не заслужил. Только я вышла из ворот - из-за угла, как по заказу, показался 32-й автобус; до дома, конечно, не довезет, но сэкономит добрую часть пути, поэтому я влетела в него, он был совершенно пустой. 32-й и пустой - странное зрелище, если вспомнить, каким он бывает обычно. Шофер ехал настолько медленно, что мне захотелось возмутиться, но я сдержалась - у него был такой умиротворенный вид и потухшие глаза. Что ж, подумала я, если Пако разозлится, тем хуже для него, я ведь не летаю. Я сошла на остановке перед универмагом, пошла быстрым шагом, но уже было двадцать пять минут десятого, и стоило ли бежать, чтобы прийти все равно с опозданием, потной и запыхавшейся. Я вставила ключ, стараясь не шуметь. Дом был погружен в темноту и тишину, мне сделалось не по себе, почему-то подумалось о чем-то недобром, и я поддалась тревожному чувству. Я позвала: Пако, Пако, это я, я вернулась. На какое-то мгновение я ощутила отчаяние. Я оставила книжки и сумку на табуретке у входа и подошла к двери в гостиную. Пако, Пако, снова вырвалось у меня. Иногда тишину вытерпеть невозможно. Я знаю, что бы ему сказала, будь он там: пожалуйста, Пако, я не виновата, у меня был один сплошной, нескончаемый звонок, и автобусы сегодня редко ходят, пятнадцатое же августа. Я пошла закрыть заднюю террасу, потому что в саду комары; они, когда видят свет, залетают полчищами. Я вспомнила, что в холодильнике оставались баночка икры и баночка паштета, подумала, что самое время открыть их и откупорить бутылку мозельского. Я накрыла на стол. Положила под тарелку желтую льняную салфетку и поставила красную свечку. В моей кухне мебель из светлого дерева, и свет свечи создает теплую атмосферу. Пока я накрывала, еще раз тихо позвала: Пако. Я взяла ложку и легонько ударила ею о бокал - дзынь - потом сильнее - дзынь! - звон разлетелся по всему дому. Вдруг на меня нашло. Напротив своей тарелки я положила еще одну салфетку, приборы, поставила тарелку и бокал. Наполнила оба бокала и пошла в ванную, немного привести себя в порядок. А что, если он и вправду вернется? Реальность иногда превосходит фантазию. Он позвонит двумя короткими звонками, как обычно, я приоткрою дверь с загадочным видом: я накрыла стол на двоих, скажу я, я тебя ждала; не знаю почему, но я тебя ждала. Кто знает, какое у него будет лицо.

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

11.07.2015