Голоса

Кусок проволоки впился ему под ноготь. Удо дернулся от боли и понесся навстречу твердой, по утрам уже укрытой снегом, земле. Тряся ничего не понимающей головой, он увидел смутные очертания непонятно как здесь оказавшейся клумбы, об которую больно ушиб руку. Вновь приставив уцелевшую лестницу к стене дома, он полез завершать начатое. Над камерой он сделал некое подобие навеса, чтобы дождь и снег не повредили это чудное изобретение, которое само призвано вредить тому, за кем подсматривает своим безжизненным механизированным оком.

Провода пришлось провести очень незаметно. Закончив с установкой, он включил пульт и посмотрел на экран: все было просто идеально.

Оставалось только одно: посвящать каждую секунду своего свободного времени слежению за непрошенным гостем и надеяться, что ему повезет увидеть его на экране. Конечно же Удо не мог двадцать четыре часа смотреть в монитор экрана, но он подумал, что самым подходящим временем для этого маньяка является утро, – когда все мы еще спим, а Эмми выходит на пробежку. Поэтому утру он уделял особое внимание и ни разу не проспал. Другие отрезки времени, к сожалению, были просматриваемы не столь тщательно, но его упорству можно было позавидовать.

* * *

Как в группе появился Винт не помнил никто, в том числе и он сам. Возможно, влиться в эту четверку, превратив ее в громко звучащий квинтет, ему удалось после очередной или, как чаще бывает, внеочередной пьянки в чью-либо честь или стихийного обкуривания, опять-таки не без повода. В «Лестнице» вообще была замечательная традиция – заворачивать в фантик красивого повода неконтролируемые оргии бьющих по струнам музыкантов и всех тех, кого они сумели с собой привести в этот дом, предпочитающий снос, взамен этим «праздникам».

Возможно, что после какого-либо «повода» Винт задержался у них на пару дней, а потом и вовсе решил никуда не уходить, перетащив в гараж свои барабаны.

Две идеально отполированные палочки являлись естественным биологическим продолжением его рук, поэтому с ними он не расставался никогда. У него были длинные волосы, которые он туго перетягивал резинкой. Его опознавательным знаком была черная футболка с аббревиатурой NASA, застиранная и растянувшаяся так, что рукава, закрывавшие раньше только половину предплечий, доползли до самых локтей.

Винт почти никогда не разговаривал, предпочитая слушать свои собственные ритмы, отбиваемые в любом положении и любой обстановке.

Было раннее утро, но все сидели в столовой и завтракали: у каждого на сегодня был намечен план действий, которые не следовало оставлять на потом. Бес со скучающим видом ковырял вилкой невкусную сосиску и, отправляя в рот четвертую таблетку, которая должна была остановить его головную боль, думал о том, что кока осталось только на пару дней, и придется снова просить и умолять Братишку или Прыгуна ссудить ему пару граммов, дабы он не умер от прошедшего мимо наслаждения.

Винт отбивал свое соло сначала по крышке стола, затем задействовал тарелки, нечаянно уронив тарелку Беса на пол. Бес схватил его за горло футболки, оттянув его еще на пару сантиметров:

– Иди в подвал и шуми там! Это не студия, а сейчас не репетиция! Не терпится поиграть – опустись на пару метров вниз! – он разжал пальцы, и Винт плавно осел на стуле, невозмутимо поправляя свое одеяние.

Эмми, Кэт и Удо удивленно уставились сначала на Беса потом на Винта:

– А ты кто? Что ты тут делаешь? – спросили они хором.

Винт улыбался как человек с синдромом Дауна и молчал, а Бес вконец вышел из себя:

– Я думал это ваш, то есть наш ударник! Вы тут сами по себе, а он вообще всегда молчит, – он отбросил вилку на стол. – Как в кукольный домик попал: красиво, только мертво. Если я пропаду на время, вы и не заметите что меня с вами нет!

Бес, едва не плача, выбежал вон, а остальные, ничего не понимая, смотрели на Винта.

– Ладно, – сказала Эмми, практически не раздумывая, понимая, что он все равно останется, независимо от ее решения, – играй в нашей группе, если хочешь… А Бес какой-то нервный, вам не кажется?

Кэт пожала плечами:

– Зима скоро…

– Ну если только, – Эмми бросила пару тетрадей в рюкзак и помчалась в институт.

Винт был в группе чисто декоративной вещью вроде вазы или настенных часов с кукушкой. На большее он и не претендовал. Все что от него требовалось – это чисто отбивать ритм; вести с ним патетические беседы по ночам никто не собирался.

Подвал он покидал редко только для того, чтобы навестить туалет и принять ванну. Три раза в день Эмми приносила завтрак, обед и ужин, оставляя их возле входа, забирая потом пустые тарелки.

Каким-то образом Бес нашел с ним «общий» язык: часами многозначительно изливал душу, когда на него нападала серая бесцветная меланхолия, но все же Винт тупо молчал, не слышал ни единого слова, равнодушно пропуская все мимо ушей, занятый только полировкой своих и без того гладких, как поверхность воды, палочек.