Голоса

Эмми всю сознательную жизнь (а осознание оной пришло довольно рано) считала себя способной отдавать отчёт своим поступкам. Ей казалось, что она в состоянии погасить или наоборот разжечь чувства, исходя исключительно из своего желания или нежелания делать это.

Но то что с ней творилось сейчас она отказывалась понимать. Внезапное отвращение к Удо, с недавнего времени поселившееся в ней, откровенно пугало её. Быть с ним рядом один на один стало невыносимо, но расставаться с ним не хотелось. Ей доставляло какое-то нечеловеческое удовольствие мучить его, потешаться над ним, зная, что он ни в чём не виноват. Эмми не хотелось думать о том, что любовь (если конечно она была) постоянно превращалась в песок, который разлетался в необъяснимом чужим направлении ветра, а на смену этому вечному непреходящему чувству всё же пришла банальная привычка, повседневная потребность видеть и ощущать близкого человека рядом с собой.

«Значит ты не тот, ради кого я умерщвлю свою бесценную свободу. Вот и всё». Она запрыгнула в автобус и, раскрыв толстую тетрадь, начала повторять лекцию, написанную мелким неразборчивым почерком. Какой-то парень разглядывал через плечо рябь её букв и, в конце концов, отвернулся, так ничего и не разобрав. Автобус заглох, проехав три остановки и начисто уничтожив желание Эмми попасть в институт. «Ну и чёрт с ним, – подумала она, – зайду вечером к Эккерту и всё перепишу».

От нечего делать, а главное от того, что ей не хотелось домой, Эмми побрела по незнакомым или знакомым только от части дворам. Почувствовав голод, она купила булочку и бутылку воды и, удобно устроившись на тротуаре одной из улиц, начала есть.

Рядом с ней, неуклюже переваливаясь то на одну, то на другую ногу, ходил голубь. Эмми раскрошила остатки булки и бросила маленькие белые комочки на асфальт. Голубь сделал попытку улететь, но передумал и медленно направился к еде.

Одна нога у голубя была изуродована, и вместо неё висел тонкий обрубок кости. Крыло было сломано, и он, временами припадая на больную ногу, тащил его по земле. Эмми загрустила: эта жизнь никого не щадит, если она мстит паршивому голубю, то что же тогда говорить о людях.

Внезапно раздался выстрел, который оглушил Эмми, заставив уронить бутылку с водой. Тело голубя разлетелось на куски, забрызгав Эмми кровью. Над головой кружились лёгкие серые перья.

Против воли и убеждений разума Эмми облизнула свои губы, проглотив чужую форму умершей жизни. Она опустила пальцы в лужицу крови, достав оттуда серебряную гильзу от пули навылет.

«Кто бы ты ни был, – думала она, – ты никогда не будешь прощён мной за этот промах жалости, оставивший меня в живых. Забавно. Мне так противна эта жизнь, что я завидую этому грязному, но мёртвому голубю. Надеюсь, в следующий раз ты не промажешь».

На асфальте, обмакивая пальцы в кровь, она начертила мишень, в центр которой поставила гильзу.

Поймав такси, она поехала домой, упорно делая вид, что не слышит «дурацких» вопросов водителя по поводу её вида.

Ветер уже разметал все вырванные из маленького серого тельца перья по всему городу, но в подворотне до сих пор плакал маленький мальчик, зарывавший пистолет в чёрную грязь земли. Закончив, но всё ещё всхлипывая, он тёр ручонками о штаны, пытаясь стереть с них въевшийся запах стали. Через десять лет он стал священником…

Дома было пусто: Удо спал в парке, а Кэт ушла искать бас. Эмми смыла с себя кровь и бросила одежду в стирку, а потом, утонув в большом мягком кресле, погрузилась в какую-то заумную книгу по психологии.

* * *

Наверное, тот, кто много раз зарекался не верить людям и больше не любить никого из них, рано или поздно, не выдержав тоски и одиночества, вновь захочет довериться кому-нибудь.

Бесполезно гасить чувства: если они есть избавиться от них можно только расставшись с жизнью.

А вся жизнь Кэт, как она сама думала, была большой ошибкой. Все, кто был рядом, умирали один за другим неестественной смертью, оставляя её совсем одну.

Ей не хотелось впускать в сердце чужих, но всякий раз, как только кто-то говорил ей: «Привет!», – или просто улыбался ей хотелось довериться этому человеку и никогда уже не отпускать его от себя. И она верила пока человек не «уходил».

Однажды на её глазах один из «дорогих» перерезал себе горло. Кэт полоснула ножом по венам, но её успели спасти. Год она провалялась в психиатрической клинике где её лечили от несуществующих болезней таблетками и уколами, превратив её тело в один большой синяк и воспитав в ней абсолютное равнодушие ко всему происходящему внутри неё и за пределами самой себя. Помотавшись немного по разным городам и так и не найдя хоть сколь-нибудь интересного для себя дела, она вновь решила покончить с собой.

Укрепившись в этой мысли, она всё никак не могла выбрать подходящий способ покинуть этот мир: ей хотелось остаться после смерти красивой. Но главное её желание состояло в том, чтобы её опять не откачали, вырвав из рук прелестницы с косой.