Голоса

Эмми прекрасно видела и чувствовала, что чем сильнее он нуждался в ней, тем безразличней она относилась к нему, на его нежности она отвечала неизменно понижающей градус холодностью.

Этим утром она дала своему непостоянному сердцу последнюю попытку опомниться от внезапной нелюбви, совершенно не подозревая, что же она будет делать если эта попытка провалится.

Ну, а пока она выходила на пробежку. Было довольно прохладно и ветрено. Редкие лужи были затянуты тонкой пленочкой льда. Зима в этом городе не будет настоящей. Будет мерзко и противно. Будет сыро и ветрено. Будет холодно и одиноко. Все будет черным. Белых зим здесь не бывает.

Эмми бежала по городу всё чаще скользя по земле на гладкой подошве своих кед. «Пора одевать зимнюю резину», – пошутила она над собой и проскользила еще два метра.

Вскоре за ней увязалась собака, на которую Эмми поначалу не обращала никакого внимания, но, когда к ней присоединилась ещё парочка псов, Эмми начала нервничать и на бегу осматривать себя, ища, – не висит ли где на ней огромный кусок сырого мяса, сподвигнувший этих бездомных бедолаг следовать за ней столько кварталов. Не обнаружив его, она резко нырнула в тупик, а собаки продолжали бежать дальше, как будто бы и не заметив ее внезапного отсутствия.

Эмми добежала до дома и, немного отдышавшись, вытащила из кустов бутылку с водой, заранее брошенную туда.

На пороге лежало что-то белое и плоское. Эмми подошла ближе. Письмо. Это было не что иное, как прямоугольный конверт с лежащим в нем письмом. «Какие доблестные у нас почтальоны, – подумала она, – разносить почту в пять утра дорогого стоит».

Она взяла конверт в руки как бы не решаясь взглянуть на него, но потом всё же прочитала имя адресата: Эмми. И больше ничего. Четыре буквы, отпечатанные на машинке.

«Хм, – подумала она снова, – наши почтальоны еще и ясновидящие: находят получателя только по имени».

Она присела на ступени и повертела конверт в руках, затем не спеша вскрыла и извлекла оттуда вчетверо сложенный лист: текст на листе был отпечатан. «Похоже на дешевый шпионский роман. Или кого-то достало, как я пою в ванной…».

Устав размышлять, Эмми принялась за чтение: «Доброго солнца тебе, родная. Кто знает, что будет завтра, какими ливнями смоет нас, где и с кем мы найдем подобие счастья. Но пока я живу, ты со мной, я не отпускаю тебя. Если с тобой что-нибудь случится, – это значит, что Бог забирает к себе сразу двоих. Твой Ангел Хр.».

Эмми почувствовала, как сквозь сердце прошла стрела, наконечник которой был раскален лавой этих отбитых на машинке слов. «Нет, это верно кто-то пошутил. А если это Удо? Но он так не напишет. Обнять, коснуться может, но написать… Нет. А если Кэт? Если опять все заново? Нет. Ей уже пришлось вставлять новый резец. К тому же она знает, что ей не на что рассчитывать. Значит кто-то посторонний, чужой. Но разве он мне теперь «чужой»? Чужой не может так тонко чувствовать меня. Если бы…, – она озлобленно тряхнула головой, – зачем я так… Так безрассудно. Ведь всего лишь пара строк… Пара строк…».

Не слезы, а какая-то влага текла по щекам, как будто смывая с них все прошлое, но в то же самое время давала смутную, призрачную, но все же надежду на что-то иное, оставляя Эмми в безграничном междумирье, гася желание остаться прежней.

«Я подожду, – решила она, вдруг осознав, что ей будет нелегко за завтраком увидеть Удо и посмотреть ему в глаза, – я подожду. Пока, в сущности, я не сделала ничего предосудительного, но ждать (а ведь с этой минуты я жду) посланий от другого, – это для меня уже измена. Возможно, Удо несет в себе иную систему ценностей, отличную от моей, и, может быть, он примет это за сущий пустяк или даже нелепый пустячок, нечаянно вторгшийся в мою жизнь, но я еще не научилась обманывать себя. К тому же у меня теперь есть веский повод обнародовать во всеуслышание мою нелюбовь к нему. Ну, а пока я подожду. Чего? Не стыдно самой перед собой ставить такой вопрос? Я подожду пока горячечный бред этого послания полностью меня оставит. Неправильно, Эмми, давай по-честному. Я подожду следующего письма. Вот так вот, Эмми, вот ты и изменила».

К завтраку Удо не спустился, потому что часом раньше поехал в институт, поборов свою лень. Эмми, взяв кофе и тосты, закрылась в своей комнате. Нужно было хотя бы попытаться составить отчет своих чувств и переживаний. В голове вертелись тексты песен, и она старательно изливала их на бумагу, забыв про остывающий завтрак.

«Опять я бегу от себя, зарываясь в работу, опять вытесняю…». Тут она почувствовала рождение новой, и, как показалось ей, довольно талантливой строчки и поспешила, схватив ручку, отобразить ее на бумаге.

Кэт сидела на кухне в полном одиночестве, ожидая Беса. Захотелось чаю. Она подошла к плите и пустила газ. «Взорвать что ли этот чертов дом вместе со всем сбродом что здесь живет… И не будет ни проблем, ни боли, а будет только огромная дыра в земле и серенькая кучка пепла». Кэт поднесла спичку: синие лепестки схватили ее за пальцы. В кухне запахло паленой плотью.