Голоса деймонов

В тот самый момент Хетти обернулась посмотреть, куда делся Том. Вместо одного мальчика стояли два — оба в пижамах и очень похожие друг на друга. Второй мальчик казался таким же тонким, каким с недавнего времени стал Том — парапет просвечивал сквозь них обоих. Хетти ничего не могла понять.

— Том, ну где же сад? — недовольно спросил Питер. — Я думал, вы с Хетти сейчас в саду.

Том ответил без обиняков, потому что всем сердцем почувствовал — времени мало и с каждой минутой становится все меньше.

— Сад остался там, — он показал в направлении Каслфорда, — зато Хетти здесь.

— Где? Я ее не вижу.

Том показал пальцем, и Питер увидел, что одна-единственная посетительница на другом краю крыши смотрит в их сторону.

— Вот она, прямо напротив тебя, держит в руках коньки.

— Да ты что! — возмутился Питер. — Это не Хетти, а какая-то взрослая тетка.

Том взглянул на Хетти, словно увидел ее в первый раз, да так и остался стоять с раскрытым ртом.

— Время! — объявил смотритель. — Прошу вас, леди и джентльмены, пора спускаться!

В этот момент нам, читателям, нужно посмотреть на Хетти не глазами Тома, а еще чьими-нибудь. Единственный персонаж, который видел ее и может, сам того не понимая, донести до Тома смысл увиденного, — это Питер. И еще я представляю себе, как обрадовалась Филиппа Пирс, когда нашла такую удачную реплику для смотрителя — «Время!»

Закончу лекцию тем же, чем заканчивается книга, — этим волшебным заключительным абзацем (волшебным в прямом смысле — удивительным, чудесным, невероятным). Вот он:

Потом тетя Гвен так описывала это мужу:

— Они обнялись, как будто знали друг друга долгие-долгие годы — а ведь познакомились только сегодня утром! И еще кое-что, Алан, хотя это звучит совершенно бессмысленно… Конечно, миссис Бартоломью такая согнутая, маленькая старушка, не выше Тома, но знаешь, на прощание он обнял ее просто как ровесницу.

Почему рассказчик не сообщает нам об этом прямо, а вкладывает рассказ о происшедшем в уста тети Гвен? И почему не показывает эту сцену глазами тети Гвен непосредственно в настоящем, а перескакивает в некое неопределенное будущее, которое описывается словом «потом»?

На мой взгляд, это все равно, что спросить: «А почему Моцарт поставил здесь именно эту ноту, а не ту?» Единственно возможный ответ: «Потому что он — Моцарт». При виде совершенства нам остается только признать его таковым и приветствовать аплодисментами. А этот знаменитый последний абзац — действительно само совершенство, и не в последнюю очередь — благодаря идеальному такту рассказчика, самому классическому из всех достоинств.