Голоса деймонов

И отвечая на первый из двух этих вопросов, республиканский миф должен принять весь груз неопровержимых свидетельств в пользу эволюции и естественного отбора. В республике нет места божественному творцу. Не исключено, что неодарвинисты совершенно правы: мы появились случайно и сложись обстоятельства по-иному — нас бы не было. В нашем появлении не было никакого замысла. Но здесь настало время вернуться к закладке, которую я положил чуть раньше, описывая достаточно убедительную — с моей точки зрения — картину человеческой эволюции. Биологические процессы слепы и автоматичны: это не какой-то последовательный подъем по ступеням наших отмирающих «я»; не какое-то осмысленное движение к цели.

Ну так вот, я полагаю, республиканский ответ будет таким: что было, то осталось в прошлом, но мы живем сейчас, в настоящем. Мы наделены сознанием и осознаем это. Возможно, к этому привела всего лишь серия случайностей, но теперь, обретя сознание, мы должны сами принять ответственность за свою судьбу. Теперь мы здесь, теперь мы осознаем себя, и теперь от нас многое зависит. С нашим появлением все изменилось.

Итак, миф Небесной республики должен отвечать и на вопрос, откуда мы пришли (держась при этом известных нам фактов биологии, физики и истории), и на вопрос о том, в чем заключается наше истинное предназначение. Наше предназначение — понимать и помогать понять другим, исследовать, строить предположения, воображать и так далее; одним словом, увеличивать количество сознания во Вселенной. И это предназначение несет в себе моральную нагрузку. Оно подразумевает, что оставаться в невежестве и поощрять глупость — это нехорошо и неправильно.

Коль скоро мы заговорили о морали, то перед нами встает следующая задача, которую должен выполнять республиканский миф. Он должен предоставить нам некую систему координат, отвечающую на вопрос, почему одни вещи хороши, а другие — нет. Заявлять, что «Х — хорошо, а Y — плохо, потому что так сказал Бог», — бессмысленно: Царь Небесный умер, и для вольных жителей Республики такие заявления не имеют веса. Разумеется, республиканский миф должен иметь дело с реальными людьми и признавать, что человек способен пасть в такие бездны подлости и злобы, проникнуть в которые не под силу даже самому живому воображению. Но возлагать за это ответственность на какого-то кукольного демона, называя его Сатаной, совершенно бесполезно: Сатана тоже умер.

Если при виде зла нас охватывает такое отчаяние, что мы не находим в себе сил объяснить его ничем, кроме вмешательства некой посторонней, нечеловеческой темной силы, то на этом все рассуждения о Республике можно закрыть и вернуться обратно в Царство. На самом деле вся ответственность лежит на нас. Истоки добра и зла — в самом человеке. И республиканский миф должен это учитывать, не впадая в другую крайность — то есть не заявляя, будто человек по природе своей ничтожен, жалок и не способен на отвагу, доброту и надежду.

Но помимо традиционного разделения качеств на хорошие и плохие (а на протяжении человеческой истории особых разногласий по этому вопросу не возникало: лживость — это плохо, а правдивость — хорошо; эгоизм — это плохо, а щедрость — хорошо, и так далее) следует подчеркнуть еще одну важную составляющую республиканской морали. Мы должны ясно и твердо заявить, что любой поступок, направленный на ограничение понимания и подавление знаний, определенно плох. Мы не всегда это понимали; это сравнительно новое достижение человечества, которым мы обязаны таким великим республиканцам, как Галилей, Мильтон и им подобные. И мы должны бережно хранить, поливать и удобрять росток этого понимания, чтобы он окреп и разросся. То, что мешает нам познавать мир и поддерживает заблуждения и глупость, — плохо; то, что расширяет и углубляет наши знания, — хорошо.

Христианский рай предназначался для тех, кто уже умер и кто при жизни поступал так, как ему велели. Но если Небесная республика находится здесь, на земле, и мы живем в ней уже сейчас, что же случится с нами, когда мы умрем? Неужели на этом для нас все кончится? Принять это нелегко; многим кажется, что это вообще самое трудное из всего, что необходимо принять. Следовательно, наш миф должен говорить о смерти настолько правдиво, насколько это возможно с учетом известных фактов, но при этом выполнять и функцию христианского мифа, то есть давать нам какую-то надежду. Наш миф должен каким-то образом помочь нам принять смерть, когда она придет, — увидеть, что она означает, и смириться с этим, а не отгораживаться от нее в ужасе, но и не пытаться убедить себя, что это что-то вроде школьных каникул. Без этого мы не можем жить; без этого мы не сможем и умереть спокойно.