Голоса исчезают – музыка остается

Я курю фимиам, а он пенится, словно шампунь,
Я купаю тебя в моей глубокой любви.
Я седа, как в июне луна, ты седой, как лунь,
Но о смерти не смей! Не смей умирать, живи!

Ты глядишь сквозь меня, как сквозь воду владыка морей,

Говоришь, как ветер, дыханьем глубин сквозя:
Кто не помнит о гибели, тот и помрёт скорей,
Без раздумий о смерти понять и жизни нельзя.

Иноземный взбиваю шампунь и смеюсь в ответ:

Ты, мой милый, как вечнозелёное море, стар…
На змею батареи махровый халат надет,
А на зеркале плачет моими слезами пар.

Осматриваюсь. Вот «иноземный шампунь», вот «змея батареи» – сейчас без «махрового халата». Подхожу к зеркалу – и… в носу защипало. Возвращаюсь в комнату – по-видимому, утеплённую террасу, которая теперь служит и кухней, и столовой. Стол, вытянутый в длину, накрыт цветной чайной скатертью. С обеих длинных сторон стола – деревянные лавки. На лавку у окна садится хозяйка дома. Напротив – Владимир Николаевич и мой сын. А я усаживаюсь на стул с короткой стороны, между Инной и сыном. Стол накрывает милая женщина, Татьяна Алексеевна, компаньон Инны. Она живёт в этом доме. Состояние здоровья не позволяет Инне оставаться одной. Мощенко наполняет бокалы красным сухим вином. В молчании и тишине поминаем Семёна Израилевича и Светлану. С Липкиным мне не довелось быть знакомой. О его поэтическом таланте мне говорила Светлана. Читала вслух его стихи. Ценила и очень уважала Семёна Израилевича. Считала, что таких больших поэтов, как Лиснянская и Липкин, больше нет в России.

Мощенко, по-моему, взволнован: он тоже давно не видел Инну. Последний раз они встречались полтора месяца назад, но в официальной обстановке. Он спешит поделиться с ней новостями. Надписывает и преподносит в дар свои недавно изданные книги. Это – стихотворные сборники: «Оползень» с предисловием Евгения Рейна, «Вишнёвый переулок» с предисловием Александра Ревича и книгу прозы «Блюз для Агнешки» с предисловием Василия Аксёнова. Завтра, завтра придёт горестная весть, особенно горестная для Лиснянской. Лиснянскую и Липкина связывал с Аксёновым нашумевший, вызвавший гневное недовольство властей «Метрополь», протест против исключения из Союза писателей Виктора Ерофеева и Евгения Попова и немедленный выход из этого Союза.

Вл. Мощенко рассказывает о подготовке к изданию следующей своей книги, посвящённой драматической жизни великого шахматиста Сало Флора, с которым был дружен когда-то. Сообщает, что его эссе «Бутылка с запиской от Инны Лиснянской» с её замечательным портретом (компьютерная графика работы А. Н. Кривомазова) будет вскоре опубликовано в журнале «Муза». Инна благодарит.

Из окна льётся, несмотря на пасмурность, золотисто-зеленоватый свет. Его отражают огромные круглые, диаметром в метр, листья лопухов, которые, оказывается, были завезены из Китая. За окном – запущенный дикий сад, уход за ним стоит больших сил. Инна Лиснянская недавно вернулась из больницы, где оказалась после торжеств, связанных с вручением ей премии «Поэт». Конечно, сказались волнения. Мощенко вопрошает: не навестил ли её, часом, Президент? Инна смеется: нет, не навестил. С юмором рассказывает о знаменательном дне, о своём беспокойстве: придёт ли народ, не будет ли полупустым зал в этой роскошной гостинице? И о последующем волнении, охватившем её до дрожи, уже при виде полного зала, который стоя приветствовал Поэта.

– Но когда, – рассказывает Инна, – я опустилась в кресло и как только мне предоставили слово, воцарилась тишина, все тревоги мгновенно улетучились.

Остались Поэт и стихи. Умолк голос Инны Лиснянской, и зал взорвался аплодисментами, все, до единого, встали. Аплодисменты долго не смолкали. Лиснянская подняла указательный палец – это означало, что она прочтёт ещё одно стихотворение. Потом выходили с поздравлениями друзья. Мощенко вспоминает, что, когда он поднялся на сцену, Инна сказала ему: «Я ничего не вижу, всё мелькает и кружится». – «Ты прекрасно выглядишь и хорошо держишься», – поддержал он её. Инна Лиснянская действительно достойно выдержала «испытание радостью». Однако и положительный стресс оставляет след. Наступила усталость. Но сегодня уже полегче, говорит Инна.