Голоса из подвала

Выпивая, Верзин рассматривал Самохину, ее белую шею без единой морщинки, красивые точеные плечи. Когда Лена заговорила с ним, он едва не упал со стула.

– Чего ты дергаешься? Говорю, помнишь, как мы у Ольки ночевали втроем?

– А то! Мне все пацаны завидовали. С первыми красавицами школы ночь провел.

– Признайся, – сладко улыбнулась Оля, – ты дружкам приврал потом?

Верзин скорчил оскорбленную гримасу:

– Да как вы могли подумать? Чтобы я? Про вас? Ну разве что чуть-чуть.

Женщины рассмеялись смехом двадцатилетней давности.

– Помните, видеокассеты? – спросила Лена. – У твоих родителей большая коллекция была. Что мы тогда смотрели, ночью?

Оля пожала плечами.

– Эх вы, – упрекнул Верзин. – Бабская память!

Он сложил пальцы в пучок и направил на жену получившуюся змейку:

– «Дрожь Земли»!

– Точно! – захлопала в ладоши Самохина. – Про червей!

– А после…

– Порнуху, – закивала Лена.

– «Горячие стюардессы», если точнее. Навсегда запомню. У меня был эстетический шок, а я делал вид, что мне это дело привычно.

– Ты в туалет каждые пять минут бегал, – вспомнила Оля. – Скажи, Брынцалова, бегал?

Лена захихикала, по-детски, совсем как тогда, когда еще была Брынцаловой.

Верзин шутливо дулся.

– А мне больше запомнилось, как мы Сатану вызывали, – отсмеявшись, проговорила Самохина. Верзин хотел сказать что-то, но тут на пороге кухни возник шестилетний Саша.

– Мы тебе мешаем, Сашуль? – Оля обняла сына.

– Мне птичка мешает, – сказал мальчик, исподлобья рассматривая гостей.

– Птичка?

– Дядь Максим, а какая птичка самая большая в мире?

– Страус, наверное.

– Не-е… – протянул мальчик, – из летательных.

– Из летательных? – усмехнулся Верзин. – Пусть будет кондор.

– Мне кондор мешает, – заключил Саша.

– Иди к себе, а я сейчас приду кондора прогонять. Начало десятого уже.

– Взрослый совсем, – прокомментировала Лена с заспиртованной тоской в голосе.

– А ваша-то! Женихов небось метлой гоните. В пятый перешла?

– В шестой. Надо, кстати, позвонить ей…

Оля ушла укладывать сына, Лена – звонить дочери. Верзин отправился в туалет.

Зеркало над умывальником отразило средних лет мужчину с пивным животиком.

– Старый мудак, – обозлился вдруг Верзин на собственное отражение. – Я покурю, – сказал он Лене в коридоре и потопал к входным дверям.

– Кури на балконе, – разрешила Оля, – там пепельница Сережина в углу.

Проходя мимо детской, Верзин увидел Сашу в темноте. Мальчик привстал на кровати и смотрел в окно.

– Спи, – добродушно цыкнул Верзин.

– Улетела вроде, – серьезно сказал Саша, ныряя под одеяло.

Верзин пересек гостиную и вышел на застекленный балкон. В узком прямоугольнике помещался стул, велосипед, санки, мешок картошки, ящик с инструментами, коробка с новогодними игрушками, кактусы и цветастый хула-хуп. Верзин нашел пепельницу в виде перламутровой ракушки. Вытащил из пачки «Винстон», прикурил. Оперся локтями о подоконник.

Теплый июньский ветерок потрепал его редеющие волосы.

Самохина жила на окраине города: ее домом заканчивался серенький микрорайон. Окна выходили на объездную трассу, поросшие травой холмы и заболоченный пустырь. С высоты шестого этажа Верзин видел котлован вдалеке. Недавно здесь полным ходом шло строительство супермаркета, но, судя по всему, оно превратилось в очередной долгострой. Технику увезли, таджики исчезли. Вокруг геометрически правильной дыры остался лишь поваленный забор да заколоченные будки.

Верзин выдыхал дым в летние сумерки и думал про Олю.

Помнит ли Оля такой же июньский вечер, когда они остались одни – одни на всю вселенную? Помнит ли поцелуи, объятия? Робкие невинные прикосновения шестнадцатилетнего мальчика. Обещания вечности.

Помнит ли, как спросила:

– А что же Лена?

И услышала:

– Я люблю только тебя. Только тебя.

Ветер срывал клочья дыма с сигареты, уносил направо, к горящему окну кухни, где сидела с его женой девочка из юношеских снов.

Верзин проследил за дымом. Взор его остановило бесформенное пятно, прилепившееся к стене дома. Довольно крупное, оно болталось между третьим и четвертым этажами. Ветер теребил черные края, но определить, что это такое, нахмурившийся Верзин не смог.

Он потушил окурок и покинул балкон. Саша уже спал. На кухне женщины убирали посуду и обсуждали квартирный вопрос.

– Мы тебе огурчики на закуску оставили, – сказала хозяйка.

Верзин отвлеченно кивнул и открыл кухонное окно настежь.

– Ты чего? – спросила Лена.

Верзин по пояс высунулся в оконный проем.

– Да там что-то висит такое, не пойму никак.

– Где? – Оля нырнула ему под руку и тоже выглянула на улицу.

Ее твердая круглая грудка коснулась мужского предплечья. У Верзина перехватило дыхание.

– Исчезло, – стараясь, чтобы голос звучал ровно, сказал он. – Вроде пальто висело. Сорвалось, наверное.

Оля разочарованно фыркнула.

Верзин сел и погрел в ладонях стопку:

– Я про Сатану забыл совсем.

– Про что? – подняла голову Лена.

– Ну, как мы Сатану вызывали.

– А… Я ему сережки свои отдала, любимые. Вот дурость-то.

Оля поставила на стол блюдо с печеньем:

– Совсем не дурость. Мне сестра сказала, они с подружками вызывали, потом одни пятерки в четверти были. Я тогда думала, все отличницы таким промышляют.