Голоса летнего дня

Шварц был настоящим фанатиком физкультуры. По утрам отжимался сто раз подряд; вечерами, перед обедом, непременно пробегал милю. Но при всем этом так и не научился как следует плавать. Тем не менее каждое утро, сразу после подъема, вне зависимости от того, какая стоит погода, дождливая или солнечная, он отправлялся на озеро в компании с тренером по плаванию, воспитателем по фамилии Ольсон. И там нырял, стараясь держаться поближе к причалу, невзирая на то что по утрам вода в озере была очень холодная. И еще чистил под водой зубы. Кто-то вбил ему в голову, что эта процедура укрепляет десны.

Ольсон был огромным мускулистым детиной, играл в водное поло за команду какого-то колледжа Среднего Запада. Неразговорчивый, с вечно сонными глазами, он был влюблен в собственное тело. И целый день, ну разве что когда не плавал, предавался одному занятию: то поглаживал грудь, то медленно и ласково похлопывал себя по животу. Говорил он мало, к работе своей относился спустя рукава. И большую часть времени просто валялся на койке, и никакие угрозы дисциплинарного взыскания его не пугали. Говорил он редко, а потому в лагере никто так толком и не разобрался, что он за человек. Даже пятнадцатилетняя девчонка, которая каждую ночь ускользала из своей палатки, чтоб встретиться с Ольсоном в лесу. Похоже, ничто на свете не волновало и не интересовало этого огромного парня, за исключением тех двух миль, что он проплывал каждое утро, чтоб быть в форме к началу спортивного сезона.

Утром, в ту самую пятницу, когда должна была приехать невеста Шварца, они с Ольсоном, как обычно, сразу же после подъема пошли на озеро. День выдался серый, ветреный, моросил мелкий дождь, и на озере, кроме них, не было ни души. Они бросились в воду, Шварц старался держаться поближе к причалу. Ольсон на одном дыхании проплыл ярдов шестьдесят под водой, затем вынырнул, глотнул воздуха и поплыл обратно, держа голову в воде. Все это выяснилось позже.

Ольсон подплыл к причалу, вылез на деревянный настил, протянул Шварцу щетку с уже нанесенным на нее червяком зубной пасты. И пошел в кабинку обтереться и надеть халат и мокасины. Плавали они по утрам совершенно голые. Вернувшись, Ольсон обнаружил, что Шварца нигде не видно. Он даже присел на корточки и взглянул под настил. Вода там казалась черной и слегка рябила от ветра. Но ничего больше Ольсон не увидел. Поднялся и бросился за помощью к лагерю, находившемуся на холме, в восьмистах ярдах от озера.

Когда наконец Шварца нашли и подняли на поверхность, он пробыл под водой больше десяти минут. И был, разумеется, мертв, только никто из собравшихся на причале не хотел этого признавать. Ольсон с Бенджамином по очереди делали ему искусственное дыхание. А Шварц лежал, распростертый на животе, лицом вниз и согнув одну руку. Ольсон с Бенджамином кричали друг на друга, стоя на коленях у неподвижного тела, ритмично нажимали обеими руками на спину утопленника, затем отпускали, надеясь восстановить дыхание. Кан тоже прибежал к озеру — в халате, встрепанный, с нерасчесанными волосами. Он походил на пронзительно верещащую, испуганную птицу, орал на всех, причитал: «О, Бог ты мой!», и: «Вот идиот!», и «Это конец, конец!» И вновь и вновь заглядывал в открытые, такие спокойные и мертвые глаза Шварца, бормоча при этом: «Нет, он жив. Я точно знаю, что жив. По глазам видно!» Он первым делом позаботился о том, чтобы к озеру никого не подпускали, исключая, разумеется, Ольсона, Бенджамина и еще двух воспитателей, которых Ольсон привел с собой. Затем помчался в лагерь звонить в больницу близлежащего городка, просить, чтоб они прислали «скорую помощь» и аппарат искусственного дыхания. А всем остальным воспитателям сказал, что жизнь в лагере должна идти своим чередом. За исключением одного: купание в озере категорически запрещается ввиду плохой погоды.

Тем временем на пристани Бенджамин продолжал работать над Шварцем. Ольсон обмотал вокруг головы и шеи полотенце и плотнее запахнул полы халата — боялся простудиться.

Два других воспитателя заняли посты у тропинки, чтобы перекрыть путь к озеру.

— Он готов, — равнодушно бросил Ольсон, предварительно убедившись, что обсох после ныряния. — Над жмуриком работаем. Напрасная трата времени.

Бенджамин ему не ответил. И продолжал трудиться над холодным, коричневым от загара телом своего друга — жал, отпускал, считал, жал, отпускал, считал. Он понимал, что Шварц мертв, но не говорил ничего. Он даже не упрекнул Ольсона в том, что тот, вместо того чтобы нырнуть и немедленно начать поиски Шварца, пока еще был шанс спасти его, бросился бежать в лагерь за помощью и упустил драгоценное время. Бежал, прекрасно понимая, что раньше чем минут через десять им к озеру не поспеть. Глубина под причалом составляла футов двадцать, не больше, а Ольсон при необходимости мог продержаться под водой целых три минуты. Он бросился бежать в лагерь по одной причине из трех — по глупости, трусости или запаниковав. И Бенджамин никак не мог решить, по какой именно.