Голоса Памано

Марсел пресек сию дерзкую инсинуацию страстным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание. Здесь распоряжался он: он находился на своей территории и было почти восемь часов вечера. Но он должен был следовать правилам игры, соблюдать нормы приличия, и поэтому, когда она спросила, откуда эти вещички, он оторвался от нее и принялся разглядывать стоявшие на каминной полке статуэтки, как будто видел их впервые.

– Не знаю. Они всегда здесь были.

– А эти часы?..

Она указала на золотые часы, украшенные ангелочками, уютно расположившимися по обе стороны от циферблата; часы отбивали время необыкновенно деликатно и сдержанно, нежным, робким перезвоном, словно осознавая, что тон здесь задает благопристойный бой настенных часов.

– Что с ними не так?

– Они очень красивые. Откуда ты знаешь, что сюда никто не войдет?

– Ну что ты за зануда. Почему ты спрашиваешь?

– Мы могли бы подняться наверх.

– Зачем? – Он снова посмотрел на нее. – Только не говори мне, что хочешь поиграть в электропоезд.

– Скажешь тоже! – Лиза рухнула в кресло и надула губки. – Откуда ты знаешь, вдруг здесь появится твоя мама и?..

– Это исключено, – оборвал ее Марсел. – И что ты так беспокоишься?

Лиза встала и сняла кофту. Теперь она осталась в одной шерстяной футболке фирмы «Штадлер», из тех, что ее родители покупали в Цюрихе.

– Потому что здесь очень жарко, особенно рядом с камином.

– Тогда я тоже разденусь. – Марсел снял свитер и рубашку. Теперь он тоже был в одной шерстяной футболке, только фирмы «Ла-Пастора» из Матаро.

– А если вдруг придет твоя мама и увидит, как нам жарко…

Он нервно рассмеялся:

– Она в Мадриде.

– Она красивая.

– Кто?

Лиза показала на висевший над камином портрет. Элизенда, очень элегантная, совсем молодая, но столь же элегантная, как и теперь, с книгой в руке, глядящая прямо перед собой, глядящая на нее, Лизу, своими искрящимися, до краев наполненными жизнью глазами, казалось, обращается к ней, говорит Лиза, девочка, что, хочешь соблазнить моего сына? но ведь ты ему и в подметки не годишься.

– Она ведь такая святоша, что неизвестно, что ей придет в голову, если она нас застанет в таком виде.

Тебе-то уж точно не поздоровится, подумал Марсел. Похоже, ты вовсе не против, чтобы нас застали в таком виде, маленькая шлюшка, подумал он. И галантно поцеловал ей руку. Она вытянула ноги поближе к огню и постаралась продлить сей приятный момент, поскольку ей нравилось, когда ей целуют руки. Но вечных поцелуев не бывает.

– Почему ты так хорошо катаешься на лыжах?

– Ну, я давно катаюсь, не знаю, стараюсь почаще приезжать сюда…

– Так ведь я тоже уже давно… – Она пристально посмотрела ему в глаза. – Но ты…

– Для меня снег – это форма существования. Горы, заснеженные деревья, тишина, я скольжу на лыжах, а ветер дует мне в лицо… И все остальные люди – где-то вдали, маленькие точки, которые не говорят, не кричат, не мешают… Для меня это способ понять жизнь. – Он положил рубашку на кресло. – На высоте две тысячи сто метров я – бог.

Лиза смотрела на него с открытым ртом, изумленная столь необычным заявлением. Марсел же остался весьма доволен тем, как ловко у него получается охмурять Лизу Монельс. Внезапно девушка встрепенулась и неуловимым движением скинула лыжные брюки. Обнажились белые, гладкие, точеные, идеальные ноги с ямочками на коленях – предвестники счастья.

– Какой жар идет от этого огня!

– Хочешь виски?

– Нет. Не сейчас.

Что означало «после», если только мы доберемся до этого чертового «после», потому что, что бы там ни говорила Монтсе, но ты самый нерасторопный парень из всех, с кем мне приходилось иметь дело.

Лиза игриво расстегнула ремень Марсела и, проказливо хихикая, разом стащила с него брюки.

– Ну, давай же! – смеялась она. – А то от такой жары у тебя удар случится.

Волосатые, смуглые, сильные, мускулистые ноги атлета Марсела Вилабру. В точности такие, какими их описывала Монтсе Байо.

Их ноги переплелись, и Лиза прокомментировала разницу в цвете кожи, ты прямо как негр, Марсел. Он погладил ее по нежной ляжке, и она подумала ну же, пора, черт тебя побери, Марсел Вилабру, давай! И чтобы подбодрить его, спросила а друзья у тебя здесь, в деревне, есть, а он в ответ только скорчил физиономию, словно говоря ты совсем уже, что ли… у меня здесь, в деревне…

– Но ты же говоришь, что приезжаешь сюда каждые выходные…

– Да здешние так воняют навозом…

– Кто бы говорил! – Лиза грудью встала на защиту деревни Торена. И добавила с укором: – Ты же сам отсюда.

– Я родился в Барселоне. – Он схватил ее за левое колено, в том месте, где была соблазнительная ямочка. Чудо что за ямочка. – Я приезжаю, только чтобы покататься на лыжах и повидаться с матерью, – сказал он как бы в оправдание. И чтобы затеряться в горах.