Голоса Памано

Так вот, двое детишек. Меня очень удивила дисциплинированность этих мальчиков шести и семи лет, Ива и Фабриса (помимо собачьей клички я узнал только имена детей), маленьких страдальцев с вечно распахнутыми глазами, признаком мучительного, всепоглощающего страха и полной растерянности: ведь, должно быть, очень непросто осознавать, что какой-то людоед хочет убить и съесть их, как в страшной сказке. А Ахилл, словно познав непостижимые тайны сказочной действительности, все время прислушивался к каждому звуку, был молчалив и всякий раз, когда я поднимался на чердак, чтобы принести им еды и вынести ведро, ни на мгновение не выпускал меня из виду. При этом, хотя было заметно, что пес все время настороже, он ни разу не залаял и даже не заскулил. Он знал, что я свой. Интересно, в состоянии ли собака понять, что некоторые люди опаснее диких зверей и что она должна защищать своих? Во всяком случае, Ахилл, похоже, очень хорошо знал, что от его молчания зависит жизнь детишек. Уже на вторую ночь мы с Ахиллом очень подружились. Пока семейство спало, мы обходили все уголки школы, высовывали носы в окно и доверяли друг другу самые сокровенные тайны. Я рассказывал ему о тебе, а он вилял хвостом. Я сказал, что у тебя еще нет имени, и он завилял хвостом с еще большим энтузиазмом, словно ему-то как раз известно твое имя… И еще он лизнул мне руку и лицо, будто говоря я тебя понимаю. После нескольких дней напряженного ожидания новый проводник, суровый и молчаливый, как и все остальные, повел их через Поблу в Барселону, а оттуда – в Португалию; последний отрезок пути не требовал таких больших физических затрат, как предыдущие, но тоже был очень опасным. Перед тем как группа уже почти растворилась в ночной тьме, Ахилл бросил на меня взгляд, который я помню до сих пор. А Фабрис с Ивом молча меня поцеловали. Их отец, глядя на меня своим неизбывно печальным взглядом, хотел на прощание в благодарность за помощь подарить мне часы. Вот горемыка! Главное вознаграждение для меня, милая моя доченька, – это гордость, которую я испытываю от осознания того, что внес свою лепту в спасение целого семейства. Я попробую набросать портрет этого чудесного пса, чтобы ты представила его себе, когда будешь читать мое послание. Я люблю тебя, доченька. Скажи своей маме, что ее я тоже люблю. И как же мне хочется, чтобы все это поскорее закончилось и я смог приехать к тебе, встать перед тобой на колени и рассказать, как все было на самом деле! И на тот случай, если этому не суждено случиться, я оставляю здесь эти тетради, самое длинное письмо, какое тебе когда-либо…

Тина с удивлением смотрела на незаконченную фразу. Как всякий скрупулезный исследователь, она тщательно набрала на компьютере самое длинное письмо, какое тебе когда-либо… и почувствовала, как ею овладевает нестерпимая усталость. Распечатывая набранные фрагменты, она попыталась представить себе Розу, о которой в письме почти не упоминалось, женщину, имевшую смелость взбунтоваться. У нее не было ее фотографий; единственным, что могло воссоздать ее образ, были наброски ее лица без глаз и губ в конце тетради, а также глубокое презрение, сквозившее в скупой записке, в которой она извещала своего мужа о том, что он больше ей не муж и что он никогда не увидит свою дочь. Она попыталась представить себе форму и тон сего презрения и сравнить его с тем, что в данный момент испытывала по отношению к Жорди.

– Юрий Андреевич, ну-ка, брысь отсюда, не будь таким надоедой.

Последняя страница с четко пропечатанным на лазерном принтере текстом гласила на тот случай, если этому не суждено случиться, я оставляю здесь эти тетради, самое длинное письмо, какое тебе когда-либо…

Тина не могла знать, что, когда Досточтимый мученик Ориол Фонтельес поздним вечером, сидя в одиночестве за учительским столом, писал эти строки, внезапно распахнулась дверь и в класс ворвался тип с кудрявыми волосами, которому даже в голову не пришло спросить разрешения у хозяина, что, впрочем, в полной мере соответствовало установкам его начальников из Фаланги, именно таким образом завоевывавших место под солнцем, которое, как они полагали, принадлежало им по Божьему велению. Вы должны немедленно явиться в мэрию, заявил он от имени алькальда. Ориол спрятал свою тетрадь среди ученических тетрадок, подумав при этом, что весьма неблагоразумно подвергать опасности свою жизнь и жизнь маки, оставляя свое послание практически на виду у врага.

Приказ есть приказ, и Ориолу пришлось надеть куртку, закрыть школу и идти в мэрию, так и не спрятав тетрадь за доской, и все это под насмешливым взглядом фалангиста с кудрявыми волосами. Вот и все, сейчас он скажет мы уже десять дней занимаемся расследованием и пришли к выводу, что это ты, сукин сын, тогда промахнулся.