Голоса потерянных друзей

В этот момент я замечаю на улице какой-то переполох и осекаюсь. Я слышу крики, а в следующий миг повозка едва не сшибает кого-то. Лошадь, запряженная в нее, наваливается на вожжи, рвет тонкие кожаные ремни и летит назад, беспомощно размахивая копытами в воздухе. Остальные лошади из упряжки испуганно дергаются, тянут в разные стороны и срываются с ремней. Одна врезается во всадника на тонкошеем гнедом жеребце — таком юном, что ему еще рановато ходить под седлом.　

— Тпру! — кричит мужчина, натягивает поводья, а потом бьет костлявого скакуна шпорами и заодно хлыстом. Жеребец опускает голову, встает на дыбы и чудом не задевает мисси Лавинию, успевшую вскочить со скамейки. Она стоит посреди улицы и пялится прямо перед собой. Лошади, запряженные в повозку, продолжают тянуть в разные стороны, а кучер тщетно пытается их успокоить. Повсюду носятся люди и собаки. Мужчины кидаются к коновязям, надеясь удержать своих скакунов, а те из них, кто уже успел высвободиться, несутся по улице, таща за собой сорванные поводья.　

Я подскакиваю и опрометью кидаюсь к жеребцу, который успел уже поднять клубы пыли, молотя воздух копытами. Мисси стоит совсем близко, но ей и в голову не приходит отойти.　

Кто-то с тротуара кричит:　

— Вот те раз! Глядите, как брыкается!　

Я успеваю добежать до мисси Лавинии как раз в тот момент, когда жеребенок наконец приземляется на широко расставленные ноги, падает на колени и заваливается на бок, а потом перекатывается вместе со своим всадником, который изо всех сил держится в седле.　

— А ну вставай! — кричит он, когда наконец снова оказывается сверху. — Подымайся на ноги, ты, нескладеха куцехвостая! — он бьет своего скакуна по морде и ушам, пока тот наконец не встает, а потом накидывается на мисси Лавинию: — А ну пошел прочь! Ты мою лошадь напугал! — он хватается за веревку, висящую у него на седле, — должно быть, хочет ударить ею мисси.　

Она вскидывает подбородок, скалится и шипит на него.　

Я пытаюсь оттащить ее на тротуар, где мужчина нас не достанет, но она не двигается с места — просто стоит, как вкопанная, и шипит.　

Удар обрушивается со страшной силой. Веревка, со свистом рассекая воздух, задевает меня по плечу, бьет по кожаному седлу, лошадиной плоти и всему, что только встречается на пути. Всадник разворачивает жеребца, но несчастное создание, округлив от ужаса глаза, артачится, фыркает и громко ржет. Его заносит в сторону, он кружит и трясет головой, а потом влетает в мисси Лавинию. Она падает в грязь, а я приземляюсь сверху.　

— Стойте! Стойте! Полоумный он! Полоумный! Ничего не соображает! — кричу я и вытягиваю руки, чтобы защитить нас от нового удара веревки. Она больно хлещет меня по пальцам, и я хватаюсь за нее в отчаянной попытке остановить удары. Тут на меня обрушивается кожаная ковбойская плеть и врезается в щеку. Из моих глаз летят искры, а потом я стремительно проваливаюсь в черную бездну. Но веревка все еще в моей руке — я цепляюсь за нее изо всех сил. Слышу, как вскрикивает ковбой, как ржет жеребец, как что-то тяжелое падает на землю. А следом чувствую на себе чужое дыхание.　

Я не успеваю выпустить веревку, она подкидывает меня вверх, и я отлетаю в сторону. В следующий миг я обнаруживаю, что лежу на животе посреди улицы и смотрю в глаза той самой лошади: в большие, черные, блестящие, точно капля свежих чернил, и красно-белые по краям. Лошадь моргает и снова неподвижно глядит на меня.　

«Пожалуйста, выживи!» — мысленно прошу я и слышу, как всадник выбирается из-под повалившегося скакуна. К нему подбегают прохожие и принимаются дергать за веревки, чтобы высвободить беднягу. А через мгновение они ставят на ноги и жеребца. Широко раздвинув ноги, он тяжело дышит — хотя ему повезло куда больше, чем всаднику, повредившему ногу. Тот пытается встать, но складывается пополам от боли, стонет и оседает на землю, но в последний момент его кто-то успевает подхватить.　

— Дайте ружье! — кричит он и тянется к оружию, висящему на седле. Жеребец испуганно подскакивает и пятится. — Ружье мое дайте! Сейчас я врежу по этому блаженному с его служкой. Лопату только принесите — останки сгребать.　

Я мотаю головой, разгоняя туман перед глазами. Надо удирать отсюда, пока он не достал оружие. Но все кругом так и ходит ходуном, все движется, точно песчаный вихрь, — и старушка Флорида, и гнедой жеребец, и красно-белый полосатый столбику магазина, и окна, в которых отражается солнце, женщина в розовом платье, колеса повозки, лающий пес на поводке, и мальчик — чистильщик обуви.　

— Погоди! Погоди-ка минутку! — говорит кто-то. — Вон шериф идет.　

— Этот полоумный убить меня пытался! — вопит ковбой. — Он со служкой своим хотел меня прикончить, а лошадь — украсть! Он мне ногу сломал! Ногу сломал!　

«Беги, Ханни, беги! — вопит разум. — Поднимайся и беги!»　

Вот только чтобы встать на ноги, надо понимать, где земля, а где — небо.

Потерянные друзья