Голоса потерянных друзей

— Понимаешь, я к этому всему равнодушен, — говорит он, пока мы идем к двойной винтовой лестнице, половинки которой, одинаковые, точно сестры-близняшки, расходятся в разные стороны. — Никогда не чувствовал своей связи с ним, в отличие от Робин. Судья бы в гробу перевернулся, если б узнал, что в итоге оно досталось мне.　

— Сомневаюсь. — Мне вспоминаются истории, которые я слышала о деде Натана. Он кажется мне человеком, которому в некотором смысле неуютно было занимать то положение, которым его наделили в городе, который старался смягчить неравенство, сложившиеся обстоятельства, даже повлиять на историю этого края и этого дома. Она не давала ему покоя, но он не мог воевать по-крупному, поэтому компенсировал это мелочами: помогал сообществу, людям, оказавшимся в трудной ситуации, к примеру скупал книги на благотворительных аукционах и собрания энциклопедий у детишек, которые вынуждены были работать, чтобы заплатить за машину или колледж. А еще взял под свое крыло Ладжуну, когда она появилась тут вместе со своей бабушкой.　

— А мне кажется, что он одобрил бы твои решения, Натан. Если честно, я думаю, что он и сам захотел бы признать историю Госвуда и этого города.　

— Да ты настоящий крестоносец, Бенни Сильва! — он гладит меня по щеке и улыбается. — Ты напоминаешь мне Робин… Про судью не знаю, но сестре точно понравился бы проект «Подземка»… — он резко осекается, поджимает губы, сглатывает и чуть ли не с виноватым выражением лица отгоняет нахлынувшую волну чувств, уронив руку на потертые перила. — И ты бы ей понравилась.　

У меня такое чувство, будто она — сестра, которую он так любил и которую так горько оплакивает, — сейчас рядом с нами. Мне всегда хотелось иметь сестру.　

— Если бы я могла познакомиться с ней…　

Он резко вдыхает и, нетвердо шагнув к следующему лестничному пролету, жестом предлагает мне пойти первой.　

— Мама рассказывала, что если Робин задумывала что-то, то всегда очень тщательно исследовала вопрос, писала конспекты, но никому их не показывала. Думаю, это все влияние этого дома и судьи с его бесчисленными папками и журналами. Тебе не попадались в библиотеке подобные документы? Заметки Робин или судьи?　

— Только то, что я тебе уже показала. А последнее время вообще никаких находок не было, это совершенно точно, — отвечаю я. Натану удалось меня заинтриговать. Я бы все отдала, чтобы хоть разок поговорить с Робин.　

Хотя одного раза мне вряд ли хватило бы.　

Когда мы поднимаемся наверх, к Робин в комнату, я наконец вижу ее фотографию. Не детский снимок вроде тех поблекших студийных фотографий, что висят в гостиной, а взрослый. На элегантном письменном столе с тонкими ножками стоит деревянная рамка, украшенная веточками, а в нее вставлен портрет улыбающейся светловолосой девушки. У нее худое, узкое лицо. Глубокие, синевато-зеленые бездонные глаза сразу привлекают внимание. Глаза у нее добрые. Точь-в-точь как у брата. Она стоит на рыбацкой лодке, а позади нее — Натан, тогда еще подросток. Они оба смеются, а Робин держит в руках безнадежно запутавшуюся удочку.　

— Это дядина лодка, — поясняет Натан, заглянув мне через плечо. — Дяди по маминой линии. Она росла в небогатой семье, но, боже мой, уж кто-кто, а ее отец и дяди знали толк в развлечениях! Они часто брали нас с собой ловить креветок — мы садились к ним в лодку, и они везли нас куда-нибудь. Порой мы удили рыбу, если получалось. Иногда сходили на берег и оставались там на денек-другой. Папа с братьями были знакомы почти со всеми в округе, а многие и вовсе приходились им родней.　

— Ox и весело вам жилось, — говорю я и вновь представляю рыбацкую лодку, другую жизнь Натана, его связи на берегу.　

— Не то слово. Но долго мама среди болот прожить не смогла. Порой у людей появляются комплексы из-за происхождения и воспитания. Она вышла замуж за человека, который был старше на пятнадцать лет, к тому же несметно богат, и ей вечно казалось, что люди, как с ее стороны, так и со стороны мужа, осуждают этот шаг — считают ее авантюристкой и все такое. Она не знала, что с этим делать, и решила просто уехать подальше. И Ашвиль подарил ей живописные виды, другое самовосприятие, в общем, сама, наверное, понимаешь.　

— Еще как! — Настолько хорошо, что и сказать нельзя. Покинув дом, я старательно вычеркнула прошлое из своей жизни — или хотя бы попыталась это сделать. Но Огастин научил меня тому, что прошлое вечно следует за тобой, куда бы ты ни направился. И главный вопрос — что ты станешь с ним делать: бежать или извлекать из него уроки.　

— Знаешь, я думал, мне тут будет… тяжелее, — говорит Натан, но его напряженный голос свидетельствует об обратном. — Но я понятия не имею, что именно мы ищем. И сказать по правде, чем бы оно ни было, возможно, оно уже утрачено. После смерти Робин Уилл и Мэнфорд заявились сюда со своими женами и детьми и прибрали к рукам все, что только хотели.