Голоса потерянных друзей

— Ты тут пока посиди, а я схожу в то место, о котором он толковал, — говорю я, а потом достаю из нашего узелка печенье и прячу ридикюль мисси за пояс бриджей. — Приглядывай за мисси и вещами, — наказываю я Джуно-Джейн, хотя знаю, что делать этого она не станет.　

И пока я иду в маленькое поселение, приютившееся в лощине неподалеку, меня не оставляет тревога за них.　

Сначала я нахожу швею, которая продает на задворках своего дома чиненую одежду. Я покупаю то, без чего Джуно-Джейн сейчас никак не обойдется, но в глубине души жалею, что нельзя вот так же купить чудо — оно бы нам сейчас точно помогло. Швея рассказывает мне, как отыскать кожевника, который чинит башмаки и перепродает их. Я не знаю нужного размера, и все-таки беру обувь для мисси — ноги у нее ободранные и распухшие, потому что она не особо-то и глядит, куда ступает. За обувь я расплачиваюсь ее золотым медальоном. А что мне еще делать? К тому же цепочка на нем все равно порвалась.　

А вот башмачки на пуговках для Джуно-Джейн я все же решаю не брать — слишком уж дорого, а кроме того, в них она не сможет сойти за мальчишку. Лучше уж спрячем ее обувку под подолом платья, пока она будет разговаривать с этим самым стряпчим. Затем я иду в палатку коробейника, чтобы найти иглу и нитки на тот случай, если нам понадобится немного ушить наряд Джуно-Джейн, чтобы он лучше сидел на ее худощавой фигуре.　

В придачу к этому я покупаю носки, еще одно одеяло и котелок. Беру несколько персиков у торговца фруктами. Он добавляет к покупке крупную сливу и не просит за нее денег, раз уж я только-только сюда приехала. В негритянских поселениях народ всегда добр. Они все похожи на меня. Большинство ушло с плантаций, получив свободу, и нанялось работать на железные дороги, лесопильни, речные суда, в магазины или в стоящие неподалеку шикарные дома белых состоятельных дам. Кто-то открыл собственные лавочки, куда теперь приходят другие цветные жители городка.　

Здесь к путешественникам привыкли. Пока я делаю покупки, выспрашиваю встречных, не знают ли они мою родню, и рассказываю о синих бабушкиных бусинах.　

— Никто тут, случайно, про Госсеттов не слыхал? Сейчас они на свободе, но были рабами до войны. А трех синих бусин ни у кого на шее не видели? — снова и снова повторяю я. — Таких красивых и крупных, как фаланга мизинца?　

Но в ответ лишь слышу:　

— Что-то не припомню.　

— Кажется, нет, деточка.　

— Красивые, должно быть, бусинки, но нет, не видал.　

— Малыш, ты никак родню свою ищешь?　

Но один старик говорит:　

— Что-то припоминаю…　

Я стою рядом и жду, пока мимо проедет тележка, груженная углем, — слишком уж много от нее шума. Глаза старика затуманены — кажется, будто их кто-то присыпал мукой, и ему приходится сильней наклониться, чтобы меня разглядеть. Пахнет от него смолой и дымом, а движения его скованные и неспешные.　

— Видел я такие, кажется, но очень давно, — признается он. — Вот только не помню где. Совсем беда с памятью, право слово. Ты прости меня, малыш. Да поможет тебе Господь в твоих странствиях. Главное, на имена-то не шибко полагайся — многие ведь их сменили. Взяли себе новые, как только обрели свободу. Но ты все равно ищи.　

Я благодарю его и обещаю, что не оставлю поисков.　

— Техас большой, — говорю я. — Буду расспрашивать всех, кого встречу.　

Он удаляется, согнувшись и прихрамывая, и я гляжу ему вслед.　

«А ведь можно было бы остаться в этом городке, — проносится у меня в голове. — В тени всех этих гигантских зданий и нарядных домов, среди музыки, суеты, людей разного рода-племени! Разве плохая мысль? Тут я могла бы каждый день расспрашивать о родных тех, кто приезжает с востока и с запада».　

Эта мысль — точно пламя, охватившее сухие дрова. Как было бы здорово начать совсем новую жизнь, оставив в прошлом мулов, поля, грядки, курятники! Тут ведь можно и работу найти. Я ведь сильная и неглупая.　

Но нужно думать о Тати, Джейсоне, Джоне, массе, мисси Лавинии, Джуно-Джейн. О своих обещаниях, о договоре издольщиков. Редко когда получается жить так, как хочешь. Такого почти не бывает.　

Я возвращаюсь к действительности и своим заботам Интересно, сколько времени уже Джуно-Джейн пробыла наедине с мисси, не очнулась ли та, не подняла ли переполох. Вряд ли Джуно-Джейн станет ее останавливать — да если б и захотела, не смогла бы: мисси вдвое крупней и сильнее.　

Я поворачиваю назад, стараясь держаться в стороне от фермерских телег, фаэтонов, белых дам с рыночными корзинками и детскими колясками. На лбу у меня выступает пот, хотя день сегодня не жаркий, — но это все от волнения.　

«Ох уж эти тревоги, Ханнибал, — раздается у меня в голове голос юного Гаса Мак-Клатчи. — Заставляют беспокоиться о том, чего еще не бывало и что, поди, никогда и не произойдет! Ну их, коли так!»　

Я улыбаюсь про себя и надеюсь, что Мозес не поймал-таки Гаса и не выбросил его за борт. И пока шагаю к городскому причалу, стараюсь отделаться от докучливых мыслей.