Голоса прошлого

   Солнце валилось за горизонт, поливая мир жемчужным перламутром лиловой зари. Набережная опустела: за регатой удобно следить по плисс– планшетам. Вдобавок, самое интересное начнётся только через четыре дня, к пятому сектору, вот где будут нервы, угар и азарт: слабейшие отсеются на предыдущих этапах, а среди лидеров борьба пойдёт за каждый метр, за каждую сотую балла.

   Я скатала планшет в трубочку, спрятала его в карман. Поблагодарила Жарова за компанию. Чётко помню, что именно в тот момент думала: домой, на вечернюю пробежку, потом составить послание для дочери. Элен собиралась ко мне в гости, но точной даты пока что не знала сама. В мыслях я уже была на своём острове, когда почувствовала вдруг на локте руку Жарова. Сухое горячее тепло, характерное для пирокинетика. Он не спросил о моих планах на вечер. Просто решительно притянул к себе и через мгновение мы уже яростно целовались. Кто– то, проходя мимо, одобрительно засвистел.

    – В самом деле, что мы, как маленькие…– сказал Андрей мне в ухо. – Пойдём!

   Желание поднялось снизу жидким огнём и растопило разум; паранорма спала, не отмечая опасности, и я доверилась чувству целиком и полностью. В первом же, попавшемся по пути, гостиничном комплексе мы сняли номер до утра.

   В конце концов, у меня не было мужчины вот уже двенадцатый год, а те, кому я могла бы хранить верность, давно умерли…

***

Я сидела на краю постели, поджав по привычке ноги, и расчёсывала волосы. За годы пещерной жизни они сильно отросли. Пальцы скручивали пряди привычными движениями. Пришлось научиться. Вначале в дань памяти об ушедшем за край, затем – из– за статуса. Короткие волосы мне не полагались, а жаль. Обриться бы налысо, как когда– то… Мечтай, Ламберт, мечтай.

   – Останься, – сказал Андрей, обнимая меня со спины.

   Я подалась назад, положила голову ему на плечо. Его тепло, его горячие руки, дыхание, щекотавшее шею…

   – Нет, – сказала я коротко.

   – Тебе не понравилось? – нарочито скорбно спросил он, и подул мне в ухо.

   – Отчего же…– ответила я, тепло улыбаясь. – Но я не готова к серьёзным отношениям.

   – Но ты покидаешь Океанию не завтра, – сказал он на это.

   – Не завтра, – согласилась я.

   Какое– то время нам снова стало не до слов, а потом мы лежали, обнявшись, а за длинным окном догорал закат, наполняя комнату жемчужным сиянием. Мелодично и сладко пели арахноптериксы, забавные мелкие тварюшки, помесь паука и птеродактиля. Их мерцающие паутины обвивали кусты на веранде, светясь в полумраке зелёным и синим.

   Андрей провел ладонью по моей спине, отмечая теплом старые шрамы.

   – Бедная Энн, – сказал он. – Вся полосатая…

   – И в крапинку, – отозвалась я. – Полосатая в крапинку.

   – Женщине на войне не место, – заявил он.

   – Где– то я это уже слышала, – отозвалась я. – Бабы в десанте, всех оптом на гражданский транспортник и в тыл, крестиком вышивать.

   – Конечно! Мы – добываем мамонта, вы – его жарите.

   – Что есть мамонт? – поинтересовалась я.

   – Гора мяса!

   – А. Гора мяса – это хорошо…

   Женщины– пирокинетики не служат. За редким исключением. В космодесанте девчат хватает, но пирокинетиков среди них мало. Одна– две на тысячу, если не на десять тысяч. Не потому, что их дар слабее, а потому, что такой у них уклад жизни. Воспитать пирокинетика может только такой же пирокинетик, одного генокомплекса в ДНК здесь мало. Причём нераскрывшийся дар короткого срока жизни не отменяет, такие дела. Вот женщины и воспитывают. Им хватает забот без военной службы…

   – Ну, а всё– таки. Почему же ты пошла на войну? Не хочешь, не отвечай, – быстро поправился он, заметив мою реакцию.

   – Враги сожгли родную хату, – бледно улыбаясь, объяснила я.

   – Что?

   – Это нас, салажат, родной командир на первом круге поделила так на три категории: «враги сожгли родную хату», «дурная наследственность» и «пришла за парнями». Мстители, дети военных и… хм.

   – Я понял. Сожгли…

   – Да!– я резко села, отбросила назад волосы. – Два раза. Соппат и Менлиссари, ты же читал моё дело, там всё сказано. Ладно, дело прошлое, я уже столько их убила за это… Но двоих гадов вы здесь укрываете! Допустим, дочери Шаттирема ак– лидана я прощаю. За центр реабилитации и воспитания целителей, за сотрудничество с нашими учёными и врачами. Вот ей – прощаю, заслужила. А муж её… – я сжала кулак.

   По комнате прошёлся ветер, жалобно дрогнуло и зазвенело в окнах. Андрей обнял меня, как ребёнка, и его сила мягко обволокла мою, сглаживая, сводя на нет выплески возмущений. Я уткнулась ему в грудь и процедила сквозь зубы:

   – Убью гада. Встречу – убью!

   Андрей не стал спорить, разубеждать, давить на совесть. Он просто обнимал меня, крепко, а я поплыла в его руках: плеснуло в душу детством, тем особым чувством безопасности, какое возникало у меня в руках приёмной матери, таммеотки Толлуой Санпорой. Хочу сказать, когда вот так тебя держат, кажется, никакое зло не коснётся, ему не позволят коснуться, и паранорма спит, не предвидя опасности. Забытое чувство. Я– то думала, что больше никогда в жизни не стану прикасаться сама и не вспомню, каково это, принадлежать мужчине. Тому, кого выбрала сама.

   Глупая была. Глупая…

***