Голоса роман-пьеса

Александр Мень.Знаете, я не согласен с Флоренским, что иконостас в храме главное. Ранние христиане и апостолы не знали никакого иконостаса. Чем проще, тем лучше. Чем ближе к человеку, тем ближе к Богу. Зачем отгораживаться от паствы? Кажется, я заболеваю. Вы не прочтете за меня лекцию по буддизму? А я за вас прочту лекцию по христианству.

Телевизор.Передаем речь товарища Чебрикова на 27 съезде КПСС.

Товарищ Чебриков.Капитализм, потерпев поражение на всех фронтах, пытается победить нас на идеологическом фронте, разыгрывая религиозную карту. Они забрасывают к нам подрывные труды Бердяева и Булгакова, пытаясь найти слабую брешь. Не выйдет. (Горбачев кивает.)

Мария Павловна.Это было так смешно. Мне было 18 лет. Нас повели в церковь. И вдруг молодой человек, который за мною ухаживал, бух на колени. Ха-ха-ха-ха! Как сейчас вижу, 65 лет прошло, как сейчас вижу, ха-ха-ха-ха!

Александр Лазаревич.Ленин был фанатик, но не дурак. Похвалил книгу Аверченко "13 ножей в спину революции". Там есть замечательный рассказ. Кино наоборот, в обратную сторону. Пловец выходит сухим из воды, пули возвращаются в ружья, солдаты встают из могил, Ленин в запломбированном вагоне едет обратно в Финляндию. И вот уже городовой появился, очереди растаяли, булочные открылись. Вопль из зала: "Митька, не верти дальше, руки-ноги пообломаю!"

Я.И вот я решил прокрутить обратно. Мама, папа, Мария Павловна, Мария Федоровна. Александра Павловна, Мень, Светлов, Смоктуновский, Алексей Евгеньевич встают из могил, и каждый движется к счастью. Только где сказать стоп?

Ну, мама понятно — когда она выходит на сцену в роли Золушки. И с папой ясно — когда он эту "Золушку" ставит в Новозыбкове в 1949 году с огромным успехом. И журнал "Огонек" напечатает его фото и большую статью. Там и я есть в журнале, повернутый к Золушке затылком. И надпись: "Пришли в гости к Золушке юные зрители". А я не зрителем был, актером, играл гнома, подносил Золушке хрустальные башмачки, усыпанные зеркальным стеклом.

Семен Иосифович Машинский в момент защиты докторской по Гоголю: единогласно. Он, правда, упал тогда в обморок и чуть не умер от счастья. Валерия Яковлевича Кирпотина оставим на вершине карьеры, когда он, секретарь Горького и куратор литературы в ЦК, вдохновенно пишет за одну ночь "Пушкин и коммунизм".

Александра Меня остановим в 1990 году на вершине славы. Остановим время в мае или где-нибудь за день до убийства, чтобы был жив.

Светлова в любой миг можно остановить, даже в больнице, где он, умирая от рака легких, шутил: "Раки есть, несите пиво".

Марию Павловну доведем до счастливого выхода на сцену в пьесе Островского, где-нибудь в 19 веке. Марию Федоровну оставим в Дубровке до революции, хотя там тоже были проблемы. Павла Челищева доведем до триумфа его картины "Каш-каш" в Нью-Йорке, в музее Гугенхейма, где люди простаивали часами.

Вовке Витковскому оставим его 18 лет, когда он еще не спился.

Смоктуновского остановим на триумфе "Девяти дней одного года" или еще дадим сыграть Деточкина.

Любимову вообще не дадим умереть. Оставим в счастливую пору жизни, о которой он часто говорит и пишет: "Когда я был женат на Целиковской…" Или все же дадим поторжествовать на "Добром человеке из Сезуана", или пусть в посольстве Франции в 85 лет получит орден Командора искусств.

Ну, а меня, пожалуй, можно оставить здесь, перед вами, когда я читаю вам этот роман-пьесу, и пусть она вам очень-очень понравится! Бис!

Часть вторая

Часть третья