Голоса с улицы

Хедли знал, что они побоялись звонить в полицию, побоялись что-то предпринимать и подобрали его, положили в свою машину и отвезли к себе домой, но промолчал. Это не имело значения… Точно так же, как их прежний страх или нынешнее хорошее настроение. Хедли думал о Пите на заднем сиденье «студебекера». Прошло двенадцать часов.

– Теперь послушайте, – старик обращался к нему. – Вы не сможете причинить нам неприятности, иначе вас арестуют за пьянство. Verstehen Sie[47]? Ха, – он мудро кивнул с извечным крестьянским лукавством. – Мы очень хорошо обошлись с вами: привезли сюда и поставили на ноги. Мы ухаживали за вами… Взгляните на свое лицо – мы его забинтовали. Да, моя жена – дипломированная медсестра. Мы хорошо за вами ухаживали.

Оба пристально посмотрели на него, ожидая, что он скажет. Они были уверены: теперь-то им бояться больше нечего.

Хедли осторожно ощупал свое лицо. Губы были покрыты какой-то мазью. Ладони тоже. Он весь был в синяках. Все тело болело и казалось чужим. Его одежда, сложенная грудой на сиденье стула рядом с кроватью, выглядела, как куча незнакомого тряпья. Разве это его одежда? Ему вдруг захотелось посмотреться в зеркало. Хедли решил было попросить у старушки зеркало, но говорить оказалось трудно: он попробовал, но вскоре отказался от попыток, откинулся на металлическое изголовье и слегка провел пальцами по разбитому носу. Его помыли и немного подлечили. В висках вспыхнула боль, и Хедли оставил нос в покое.

– Вам что-нибудь нужно? – спросил старик. – Что вам нужно?

– Я хочу поесть, – ответил Хедли.

Они переглянулись, а затем посовещались.

– Чего вы хотите поесть? – подозрительно спросил старик. – У нас не так уж много еды: вы же знаете, сегодня воскресенье.

Хедли замялся и надолго задумался.

– Я хочу арахисовое масло и сандвич с джемом, – наконец сказал он со святой убежденностью.

Их глаза расширились от удивления.

– Что-что?

– Прошу вас, – Хедли хотел продолжить, но не нашелся, что сказать, замолчал и стал с надеждой ждать.

– Может, лучше миску горячего куриного бульона? – спросила старушка.

Хедли покачал головой.

Они снова посовещались.

– Ладно, – неохотно сказала старушка, и они медленно направились к двери. – Знаете, вы не можете долго здесь оставаться, – предупредила женщина. – Нам не по карману вас кормить: у таких людей, как мы, не очень много денег.

– Я понимаю.

Старик облизнул свои надутые губы, а его крошечные глазки вспыхнули и тут же погасли.

– Если вы останетесь здесь, нам придется на вас заявить, – хрипло сказал он.

– Согласен.

Пожилая чета вышла в прихожую.

– Разве у вас нет семьи? – в лоб спросила старушка. – Eine Frau und – entschuldigen Sie bitte – wir haben das Bild von deinem Sohn in dem… – Она сконфуженно хихикнула. – Красивый мальчик – ist deiner[48]?

– Да, – сказал Хедли. Он ответил бы на любой вопрос, лишь бы спровадить их из комнаты. – Да, это мой сын.

– Вы играете в шахматы? – спросил старик, когда женщина скрылась в коридоре, направляясь к лестнице. Жена резко окликнула его, и голова мужчины быстро отвернулась. – Поговорим позже, – пообещал он Хедли и громко крикнул жене: – Ich komme[49]!

Хедли лежал и прислушивался. Он слышал, как они спустились вниз: приглушенные звуки постепенно затихли и полностью смолкли. Затем издалека донесся шум открываемых и закрываемых дверок. Посуда. Столовое серебро. Негромкая воркотня спорящих голосов.

Хедли быстро выпрямился и откинул покрывала. Отчаянным усилием спустил ноги с кровати на пол. Тело было жестким, как железо: он чуть не вскрикнул, когда попытался взять одежду. Руки и ладони горели огнем, Хедли едва мог пошевелить пальцами.

Он побыстрее оделся, но обуваться не стал. Засунув туфли в карманы пальто, похромал к окну. Оно было закрыто на защелку. Хедли без труда открыл мудреную ржавую щеколду и дернул за окислившиеся металлические ручки. Окно не открывалось: оно заржавело, и его покрасили закрытым. Хедли потянул изо всех сил. Неожиданно окно поддалось и с недовольным скрипом заскользило вверх. Он ловко подсунул под него предплечья, встал на колени и напрягся, сцепив руки. Окно наполовину открылось. Хватит.

Хедли перелез на узкий железный балкон, где его окутал промозглый туман, холодный и пронизывающий. Пелена едкой воды медленно опускалась на захламленный двор, заборы, трухлявый гараж. Хедли перемахнул через перила и спрыгнул с балкона на землю.

Босые ступни ударились с ошеломительной силой. Он промазал и приземлился не на мягкую траву, а на бетон. Разбитые ноги пронизала тошнотворная боль. Хедли рухнул мешком и стал извиваться, пытаясь сдержать душивший его крик. Стюарт долго там провалялся, отгоняя от себя накатывающую темноту и дожидаясь, пока к ногам вернется хоть какая-то чувствительность. В окне послышались голоса, началась взволнованная суета. Лица выглянули и тут же спрятались. Пронзительные выкрики. Беготня.