«Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности

Ты, вот, спрашивал вчера – когда я жил хорошо? Чтобы всего хватало. Знаешь, это вопрос какой? Пустой! Человек, мотри, сыт не бывает. Вот у меня сейчас все есть, а все-таки чего-то не хватает. Чего-то не хватает!.. И с ней, с бабушкой, мы так же жили. Я вот думаю, мне хватает. А ей, может, не хватает! Вот так вот. Но мы особо хорошо никогда не жили. Не роскошествовали, нормально жили. И особо не нуждались никогда. Я так понимаю! Как хочешь, так и живи! И я – как хочу, так и живу! Ты спрашиваешь – я завидую или нет богатым? Так, что ли? Да на хрена завидовать-то?! Никогда я не завидовал. Хочешь жить хорошо – работай! Хочешь выпить – подработай! Короче говоря, трудись! Ведь как говорят? – под лежачий камень вода не текет. Тех, кто трудится и кто не трудится – чай, разницу-то издаля видать! (Иронически смеется.) Человека-то издаля видать тоже. Если он мал-мала живет, у него и скотинка, и куры, и коровка. Он и выглядит-то по-иному! А ежели у него нет ни хрена, то это так и видать, что у него ничего нет. Ты, вот, спрашиваешь, как отличить? Вот так и отличить! Его видать, чай! Гляди и отличай! Вот так вот. И – отличишь. Вот я защурю сейчас глаза и все село тебе пересчитаю: кто где живет, и кто как живет! У богатого что? Скотина, хороший дом! Какое-то ремесло богатый обязательно имел. Богатый одевался хорошо, отличался от другого даже по виду. А бедняк? У него скотины нет, и ходит он в одной широкоспинке. Широкоспинка у него – одна на всех. Я тебе давеча рассказывал про это. И ремесла в руках нет ни хрена! Вот он и ходит, голодает. Нищие у нас были, тур иху мать! Нищие были, милостыньку собирали, ходили. А если у человека земли много, значит, у него и богатства больше.

Здесь перед нами весьма картинно и впечатляюще развернулся дискурс крестьянского обобщения, дискурс простодушной генерализации. Если принять сформулированный выше тезис о «малоумности» дискурса крестьянского существования, «слабоумия» крестьянских дискурсивных практик, то в приведенном тексте он проявляется во всей его феноменологической обстоятельности. Иван Васильевич Цаплин не конструирует систему параметров социального расслоения в деревне, – он просто видит их. Его заявление о «прищуре» глаз в ходе перебора ключевых кондиций соседских и всех деревенских семейных дворов имеет прямо-таки методологический статус. «Защурить глаза» – значит избавиться от отвлекающих подробностей и каких бы то ни было детальных, милых сердцу либо, наоборот, отвращающих и скандальных мизансцен в необозримом репертуаре внутридеревенских отношений. Вообще говоря, захваченность, причем не столько рефлексивная, то есть по своей природе – не столько аналитическая, сколько органическая, стелющаяся, привычно реагирующая на однообразное шевеление фактов деревенской повседневности – родовая характеристика крестьянских жизненных практик. Дискурс заученного повторения натурально сложившихся, немногочисленных бытийных звеньев лежит в основе того, что именуется репутацией. Этого понятия в крестьянском словаре нет, но оценка любого семейства в проекции «какого оно роду-племени» обязательна и устойчива. Вопрос «А какого ты рода-племени?» – это ведь, в сущности, тот самый «прищур», тот подручный интерпретационный инструмент, каким привычно и машинально работает деревенский социум.

– Я нисколь, ни одного дня в школе не учился. Я вот с шестидесятого года, когда на мельнице стал работать, – вот тут я мал-мала научился писать. Нужда заставила: накладные-то надо подписывать. Родители в школу посылали, было. Брат в школу ходил, и я с ним пошел. Но меня выгнала учительница, сказала: «Ты молодой еще, пойди, каши поешь маленько…» А я на нее за это изругался. Сказал: «Сука ты!» И больше не ходил ни одного дня в школу. (Смеется.) А чаво она мне?! Я пришел в школу, чин-чином, а она меня выгоняет. Я даже плакать начал. Я пошел с братом, с Алексеем. А она мне говорит: «Выдь отсюда! Кашки ступай поешь!» То да се, молодой, мол, еще. А я, было, тыкву ей принес в подарок, а она меня выгнала на хрен. Я и тыкву разбил, и боле не пошел в эту самую школу. Да и ходить не в чем было. Зачем мне учение? Да и без него я все делать могу! Я и тракторист, и мельник, и валяльщик, и печник, и гребещник. И все делаю сам! Тракторному делу обучался в Озерках. Первый-то год нас назад отправили, сказали, что мы объедим всех, а уж на второй год пошел. И там я вместе с Любкой Шишкиной учился. И там еще была одна женщина. Александра, Санька. Тоже была трактористка. Надо говорить «шатун», а она всегда говорила – «шатуище». Ее там так и прозвали – Шатуище.