«Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности

Здесь Ирина Кирилловна, отвечая на вопросы интервьюера, начинает свой медленный, с отвлечениями, переходами и расширениями, рассказ о родне – сестрах, отце, матери, муже. Дискурс крестьянской повседневности, где все ее акторы развернуты и погружены в непрерывный, безраздельный и соединяющий их труд, также отмечен соответствующей перечислительностью и риторически сглаженной констатацией общей и неизбежной трудовой судьбы. Это – общее ощущение от рассказов представителей старшего поколения. В любом из таких повествований явственно ощущается гравитационная тяга общедеревенского социума. Что это? Видимо, это не что иное, как явная, но слабеющая со временем индукция крестьянской общины, которая очень неслучайно звалась (да и сегодня порой обозначается) «миром». Крестьянским миром. Литературовед и философ С. Г. Бочаров, вдумываясь в смысл заглавия главного романа Л. Толстого, писал, что мир, социальный мир, в частности, крестьянский мир, – «это одновременно “все люди”, малая вселенная, и мирное, согласное сообщество людей – сообщество и согласие»^[34]. Однако, эпически и чаще всего бесстрастно разворачивая свои информационные перечислительные ряды, крестьянские дискурсы редко обходят сигналы чего-то особенного, выделяющегося из общего «мира», явно различимого на фоне общего согласного строя. Здесь, как мне кажется, наблюдается развитая крестьянская способность ненастойчиво, но ловко ловить всплывающие детали и фрагменты бытийного пейзажа. Здесь сказывается навык и привычка примечать, точно схваченная еще А. С. Пушкиным в его памятном «Дуня, примечай!» из «Евгения Онегина». Ирина Ситкина в своем повествовании тоже примечает за близкими ей людьми их особенные личностные профили – но без анализа, без подчеркивания, без удивления, без упоения. И это систематически повторяется. Вспомним о «примечающих» Иване Цаплине и Кулаге, вспомним про мачеху, научившую (за самогонный гонорар) деревенского парня валять валенки, вспомним и других персонажей крестьянских повестей. И эта приметливость вполне соответствует общей устроенности крестьянских дискурсивных форматов с их способностью захватывать целый мир и – уже на этой основе и в этой принимающей интенции – различать и эпически бесстрастно вделывать в общую картину отдельные, имеющие особое место событийные констелляции и нестандартные персональные приметы.