Голоса за стеной

Казалось, никто из них не способен говорить серьезно. И даже бородатый мудрец Вартан изрекал свои афоризмы в такой форме, что их можно было принимать, можно было и смеяться. Как угодно.

И Володя произнес следующую серьезную фразу только дней через десять после знакомства. За какую-то удачную выходку обняв Люду, он заметил страдающий взгляд Гриши и сказал:

— Не обращай внимания, это братское. Людка блондинка, а я люблю брюнеток с узкими лицами. — И, внезапно присмирев, мельком взглянул на Киру. Она лежала у самой воды вверх лицом и тихо гладила тонкими пальцами нагретую гальку.

Дождь, дождь… Все тот же, еще с самого утра, нудный осенний дождь. Серые дома, серые тротуары, деревья, прохожие. Худенький мокрый котенок спал на прилавке газетного киоска… Как приятны в такую погоду воспоминания…

В аудитории светло и пустовато. Матовые шары под потолком. По стеклам окон стекали извилистые капли.

В тот момент, когда доцент кафедры «Детали машин», привстав на цыпочки и перекосившись, писал под самым обрезом доски формулу расчета вала, нагруженного крутящим и двумя изгибающими моментами, Гриша достал из конверта вырезанный из черной бумаги силуэт — профиль Люды. На нем округлым детским почерком нанесена желтой акварелью дата. В этот день…

Но еще раньше этого дня прибыл, наконец, Леня Кошкин, и ссора между ним и Людой произошла прямо на глазах у Гриши. Очень интеллигентная была ссора, Гриша даже не сразу разобрал, что это такое. Несколько напитанных ядом замечаний, внешне вполне благодушных, несколько иронических мин…

Леня Кошкин появился в лагере геологов (они жили в двух палатках, разбитых вопреки запрету городских властей в самом зеленом углу Светланы) в сопровождении Вартана и Марины. Он улыбался и подпрыгивал на одной ноге. Вторая, толсто обмотанная бинтами, не помещалась в туфлю. Да и весь Кошкин был обинтован по самое горло, и это с самого начала окружило его в глазах Гриши героическим ореолом, за которым как-то потерялись одутловатое лицо, быстрые глаза, хищный нос и лысина от лба до затылка.

Ореол этот тщательно и каждодневно поддерживался самим Кошкиным, это входило в его распорядок дня: столько-то минут на укрепление своего авторитета. Некоторые мероприятия в этом направлении были даже общественно полезны, хотя и рискованны с точки зрения соотношения сил. Так, дня через три после прибытия, когда Леня еще почти не ступал на свою поврежденную ногу, кое-как втиснутую в тапку, он остановил на набережной группу молодых людей с огромным, как чемодан, японским транзистором «Шарп». Молодые, люди, беззаботно болтая и дыша морским воздухом, забивали публику воем какой-то рокк-группы.

— Вы полагаете, без вашей широковещательной программы курорт зачахнет? — осведомился Кошкин.

— Что такое? — сморщился один из компании и потянулся к Кошкину.

— Руки!.. Ну хотя бы так… А теперь не откажите в любезности, восстановите общественный порядок.

— А в чем дело? — уже на пониженном тоне вмешался другой. — Музыку, что ли, послушать нельзя?

— Слушайте на здоровье. У себя дома.

— А я хочу здесь. И никто мне не указ.

— Вы думаете? — осведомился Леня. — Тогда пройдемте со мной и выясним, кто прав.

Грише совсем не понравилось это «пройдемте со мной», но молодые люди не понравились еще больше, особенно после того, как один из них раздраженно сказал:

— Дай ему раза́, что ты с ним завелся!

— Я тебе сейчас заведусь, яйцо ты всмятку! — переходя на общедоступную речь, жестко сказал Кошкин, и геологи флегматично придвинулись поближе. Их было вдвое меньше, но молчаливость и скучающее спокойствие обнаруживали большой и квалифицированный опыт.

И молодые люди выключили приемник и ушли. Чтобы не связываться. Правда, они внятно ругались, но ушли.

Бинтам и всему своему романтическому реквизиту Кошкин был обязан тем, что, возвращаясь из Москвы, из министерства, вместо того, чтобы сразу же прибыть в Сочи, отправился к своему приятелю в Чиатуру глядеть на что-то интересное, а в основном, наверное, чтобы обрести еще одного прозелита новейших геологических воззрений на региональные и околорудные аномалии, лазил по головокружительным скалам, демонстрируя различия в выходе пород на крутых сбросах, и в конце концов, конечно, свалился. Счастье еще, что удачно.

Когда Кошкин знакомился с Гришей, он церемонно раскланялся и, отыскав взглядом Люду, сказал как бы про себя:

— Бедный юноша…

И добавил еще что-то едкое, но Гриша не расслышал, хотя Кошкин не особенно заботился об ограничении аудитории. Зато Гриша услышал, что ответила Люда:

— Побереги желчь.

— Разумеется, эта забота о моем здоровье продиктована самыми нежными чувствами, не так ли?

— Только так…

Вряд ли это остановило бы пикировку, если бы не Вовик. Он чихнул так громко, что колыхнулся полог палатки, а Марина вздрогнула и возмущенно сказала:

— Это уже просто хулиганство!

И все расхохотались.