Голосуйте за Берюрье!

Полицейский участок Белькомба напоминает улей, это я вам говорю. Можно подумать, что находишься в универсальном магазине «Галери Лафайет» во время предпраздничной распродажи. Тут жандармы и постовые, стражи порядка и укротители беспорядков, полицейские в штатском и штатские в форме, местные коллеги и ребята из госбезопасности. Я уже не говорю о журналистах, слетевшихся на объедки бараньего жаркого. Все это кишит, кричит, вопит, дымит, перекликается и откликается.

Пока я с трудом припарковываю свою тачку, экс-унтер-офицер Морбле, привыкший находиться в передовых шеренгах, устремляется в комиссариат, как майор индийской армии во главе своего полка. На него тотчас же бросаются два жандарма.

– Вы куда?

Морбле представляется. Его бывшее звание не производит никакого впечатления на жандармов.

– Проваливайте! – гремят они.

– И это вы говорите мне! – подпрыгивает от возмущения Морбле.

– Я убежден, друзья мои, что могу оказать неоценимое содействие и...

В ответ он удостаивается пинка ногой в то место, куда порой вставляют термометр. После такого поворота событий подхожу я, протягиваю им свое удостоверение.

– Этот господин со мной! – говорю я.

На сей раз мы удостаиваемся попеременного приветствия под козырек. Взбешенный, Морбле отряхивает пыль со своего атлетического зада, костеря на чем свет стоит двух жандармов.

Кто-то из старших по званию спрашивает, что здесь происходит. Жандармы отвечают: «Ничего страшного», начальник говорит, «0'кэй!» Мы входим. Мое появление вызывает всеобщую тишину. Парижские полицейские остолбенело глядят на меня, потом ошалело – Друг на друга. Наконец главный комиссар Конруж (который заступил на этот пост в прошлом году вместо главного комиссара Конвера, чего начальник, будучи дальтоником, даже не заметил)5 устремляется мне навстречу.

– А, это ты, красавчик! Тебя тоже бросили на это дело?

– Неофициально, – уточняю я.

В сущности, это всего лишь полу ложь. У коллег появляется гримаса неудовольствия.

– Ну, тогда нам ничего другого не остается, как отправиться на рыбалку, – насмешливо замечает один из них. – Похоже, в этих местах объявилась форель.

Конечно, это лестные слова, но они пропитаны едва прикрытым неудовольствием. По-моему, если я вмешаюсь в это дело по собственной инициативе, мне основательно будут совать палки в колеса.

Я перехожу на шутливый тон.

– Не стоит об этом столько говорить. Просто Старик, любопытный, как ласка, попросил меня поподробнее разузнать об этом деле. Есть что-нибудь новое об этих двух убийствах?

– Беспредельный ноль, – замечает Конруж. – А-а, мы надолго завязли в этом дерьме. Это одно из тех дел, где продвижение по службе не светит.

– Раздавим бутылочку? – предлагаю я. – Я вас всех угощаю, доблестные собратья.

Это их немного смягчает, и мы отправляемся в кафе на Большую площадь, которая находится на маленькой прилегающей улочке. Я заказываю виски для всех. Вышеупомянутый унтер-офицер Морбле после второго глотка начинает изводить всех своими разглагольствованиями.

– В этом деле нет ничего сложного, мои юные друзья. Нужно объявить в городе осадное положение. Основательно допросить всех жителей, дом за домом, не упуская ни детей, ни стариков, пока кто-нибудь не сознается. Клянусь вам, что, действуя таким образом, вы быстро добьетесь результата. Итак, господа, на карту поставлен престиж французской полиции! Наш долг – показать народу, что нельзя безнаказанно убивать тех, у кого хватило мужества изъявить желание стать нашим избранником.

– Кто этот старый хрен? – спрашивает один из инспекторов, указывая на унтера.

Экс-унтер дрожит от негодования. Я его успокаиваю.

– Знакомый по пансионату, – примирительно поясняю я коллегам. – Мы вместе кормимся в соседней харчевне.

– Одним словом, он тебе в срочном порядке заменил Берюрье?

– Что-то в этом роде.

Главный комиссар дергает меня за рукав:

– Скажи-ка, твое неофициальное участие, не является ли оно чисто приватным?

– Твой мизинчик оказался на длинных волнах, – соглашаюсь я. – Ты же знаешь, что я, как охотничья собака: как только где-нибудь появляется загадка, меня не удержишь.

– Ах вот как, – вздыхает главный. – Так вот, парень, разнюхивай по своему усмотрению и, если что-то узнаешь, сообщай мне. Я ничего не имел бы против твоего негласного сотрудничества.

Конруж в добром настроении! Он не без удовольствия готов воспользоватьс моими мозгами.

– А теперь в двух словах обрисуй мне ситуацию, – прошу я.

Мы уединяемся в конце стола, и он кратко меня информирует: