Голова

— Нет. Сейчас бы он его, пожалуй, принял. — Последнее звучало бодрее, Терра успокоился. — Кроме того, тогда бы я вас не стал в это посвящать, — продолжал Ланна почти что плутоватым тоном. — Нет, в то время император заключил нечто вроде частного соглашения с царем[49] по важнейшим вопросам мировой политики. Я взял себе за правило хвалить все его поступки без исключения, оставляя за собой право улаживать то, что еще поправимо. Но он, на законном основании, ждет похвал за то, в чем ему дали волю. Ведь ему бы не давали воли, если бы он не поступал похвально.

Озабоченные морщины сгладились, ясный лоб — и такие речи! Терра был сбит с толку.

— Абсолютистские выходки императора, — продолжал Ланна с явным благодушием, — создают опасность для национальных интересов. Они порождают экспромты, после которых приходится бить отбой. А затем следуют периоды глубокой депрессии. Император очень болен. — Тон легкомысленный с оттенком ласкового снисхождения. Затем серьезней: — В периоды депрессии он у меня в руках. Не то, когда он снова уверен в себе. Тогда строятся суда. Тогда орудует Фишер. Я написал обер-адмиралу, пытаясь его утихомирить, это было в минуты депрессии. Потом настал период уверенности в себе, и тут пришел ответ обер-адмирала с просьбой поддержать его прошение об отставке. Но я, конечно, не решился, я бы рисковал сам получить отставку.

— Достанет ли у нации когда-нибудь разума приписывать угрозу своим интересам самой себе? — спросил Терра.

— А чего хочет нация? — спросил Ланна, впервые раздраженно, а потому неприятным голосом. — В Алхесирасе чуть ли не весь мир был против нас, а мы все-таки существуем. Я знаю, теперь говорят, что мне следовало ликвидировать марокканский вопрос при закрытых дверях, а не выставлять напоказ нашу изоляцию на конференции держав. Но это как-никак зрелище… а такой нации… такому императору нужны только зрелища… — Он не кончил; порядок, в котором лежали подле чернильницы шесть карандашей, злил его; он разбросал их.

Лоб ясный, но взгляд испытующе устремлен на собеседника.

— А благополучные выборы в рейхстаг[50]? Легко ли мне было снабдить противоядием и наново заразить энтузиазмом общество, которое чуть не примирилось с грозящим переворотом!

— Только вы, ваша светлость, могли добиться этого, — подтвердил Терра.

— Может быть, я перегнул палку? — неожиданно спросил Ланна. От внутреннего беспокойства он чуть не вскочил, но сдержался.

— На основании личного опыта могу заверить вашу светлость, что созданный вами блок буржуазных партий способствует грандиозному расцвету дел. А дела — самое главное!

— Каким вы стали практичным!

— Потому-то вы, ваша светлость, и должны без малейшего недоверия принять из моих рук неопровержимое доказательство того, какие у нас творятся дела. — И Терра протянул свой документ.

Ланна не взглянул на него, он не спускал глаз с Терра.

— Милый друг, затруднений у меня и без того вдоволь. Я не хочу, чтобы ваша вера в мое искусство все улаживать поколебалась, а потому, прошу вас, не создавайте мне затруднений непреодолимых.

— Прочтите! — сказал Терра, тихо и настойчиво.

Взгляд Ланна заколебался, стал неуверенным. Ланна встал. Он обошел плетеный диван, на котором сидел Терра, сделал несколько шагов у него за спиной, затем все стихло. Не улизнул ли он?

Терра сказал наугад, не оборачиваясь и как будто в пространство:

— Если бы могущественнейшее лицо в государстве стало утверждать мне в глаза, что международная шайка преступников, с центром в Кнакштадте, подкапывается под это самое государство и готовится в ближайшем будущем взорвать его, я бы непременно усомнился. Естественно, что, когда это утверждаю я, могущественнейшее лицо тоже не верит. Меня сразу же опять берут на подозрение. Скорее автомобиль! Я уезжаю.

Когда он вставал, голос Ланна произнес издалека:

— Есть такие дела, которые имеете право знать вы, но не могущественнейшее лицо в государстве. — Ланна сидел в углу, у курительного столика, под бюстом, увенчанным каской и орлом. — Иначе все действительно может взлететь на воздух, — заключил он, когда Терра подошел к нему. Умиротворяющий жест, и он предложил папиросы, но Терра отказался. — Надо сохранять равновесие! — продолжал Ланна. — Вот моя задача. А ваша — делать открытия, нарушающие его. Я отдаю вам должное, вы мне друг.

Терра безмолвно протянул ему документ.

— Только не читать! — сказал Ланна, однако взял бумагу и поднес к ней зажженную спичку. Терра хотел выхватить ее, но бумага уже горела. Взмахнув в воздухе ногами, он рухнул в ближайшее кресло. «Кончено! — чувствовал он; и дальше: — Этому угрю все уже было известно. Я опоздал».

Облегченно вздохнув, Ланна развеял пепел разоблачений.

— Документ сфотографирован! — крикнул Терра из недр кресла. Он с трудом выкарабкался, ему мешал стол.

— Тогда я могу лишь посоветовать вам любоваться фотографией в самом укромном месте, — спокойно сказал Ланна.

Терра, наконец, встал, он заикался от бешенства.