Голова

— Укромнейшее место, могущественнейшее лицо! Могущественнейшее лицо в укромнейшем месте! Ваша светлость, на худой конец, может остаться могущественнейшим лицом в укромнейшем месте. — От бешенства и ненависти он весь дергался.

Ланна созерцал этого бесноватого и следовал за ним глазами не без сочувствия, когда тот стал кружить по комнате, мимо резного стола с альбомами гравюр, мимо бюста, мимо вычурного камина, мимо музейной тумбы с китайской вазой, мимо голландских кресел и снова к могущественнейшему лицу. Оскалил зубы, зарычал без слов и, насмешливо захохотав, снова забегал вдоль разукрашенных стен… Одна из дверей тихонько отворилась, Зехтинг забыл прикрыть ее за собой, ничего подобного ему еще не случалось видеть.

Он шепнул рейхсканцлеру, что прибыл посол, которого ожидали, но Ланна только пожал плечами. Когда Зехтинг ушел, он встал и преградил дорогу Терра.

— Ну? — спросил он, как врач-психиатр. — Отбушевали? Легче стало? — И так как тот продолжал хохотать от бешенства: — Нельзя же так распускаться. — Ланна улыбнулся заученно-любезной улыбкой. Он думал об адмирале Фишере как о воплощении всех враждебных сил, грозивших ему, думал о своей отставке — и любезно улыбался ничего не видевшему Терра.

— Монополия на уголь и руду! — мягко сказал Ланна. — Вот чем вы хотите воспрепятствовать войне. Но если глава правительства пожелает, он объявит войну, несмотря ни на что. Я не желаю войны, потому что ее желают мои противники, в этом для вас гарантия. И я достаточно ловок, чтобы воспрепятствовать ей всякий раз, когда я сам как будто провоцирую ее, — и в этом еще общая гарантия. Как вам понравился мой шаг, за который меня сделали князем? Но подождите следующего! — Он явно чувствовал себя уверенней, чем в начале беседы, и даже похлопал Терра по плечу. — Вашим известиям, милый друг, возможно, найдется другое применение, чем вы предполагали, но они не утратят своей ценности. Постарайтесь, пожалуйста, проследить, что происходит на другом конце сети, соединяющей Кнакштадт с Парижем! Считайте себя моим тайным агентом! — Он успокоительно погладил руку, которую Терра не подал ему, и сам проводил его до двери.

Лишь спустившись с лестницы, Терра заметил, что у него перед глазами туман. Он не разглядел времени на больших часах. Снова, как некогда! Рано он похвалялся, что закален против всего. «Такие вопиющие безобразия, к сожалению, не скоро перестанут волновать меня. Ради кого я трудился? Ради этого любезного ничтожества! Ради него заставил себя быть тем, чем я стал!» Громко застонав, он скорчился, как от боли, на сидении своего автомобиля. Тут они попали в затор, и какая-то дама удивленно заглянула в автомобиль. Терра вздрогнул: Алиса! Нет, опять ошибка; но ей он еще себя покажет, теперь всему конец. «Удалиться от мира и заготовлять бомбы — единственное, что мне осталось!.. Впрочем, нет! Надо съездить в Париж. Сделать самую последнюю попытку».

Дочери Ланна, ожидавшей его, он написал отказ — отказ навсегда. Вечером он уехал.

На следующий вечер он вышел из своей гостиницы в Париже и отправился пешком в один дом, о котором неоднократно слышал. Дом средней руки; привратница указала квартиру, которую он искал. Ему отворили; он спросил того, с кем желал переговорить. Еще нет дома? Но его, хоть он и был чужим, провели в комнату, зажгли и поставили на письменный стол рабочую лампу. Посетитель остался один.

Он сидел сперва в зеленоватом свете лампы, кругом была темнота. Лампа начала коптить; он встал, чтобы подкрутить фитиль, сделал несколько шагов вдоль книжных полок. Остановился на полдороге, обхватил голову руками. Огляделся, опомнился, вернулся на прежнее место под лампой. Некоторое время сидел в раздумье, потом снова принялся метаться. Он ждал, не замечая, что проходят часы.

Дверь распахнулась настежь, когда он как раз стоял в самом темном углу. Не успел он овладеть собой, как вошедший миновал его[51] и склонился у письменного стола над корреспонденцией. Широкая спина, широкий затылок, борода по краю разрумянившейся щеки отливает серебром. Хозяин комнаты резко повернулся: он услышал позади чье-то тяжелое дыхание.

— Я ужасно смущен, — сказал чей-то голос. — Теперь мне остается сделать вид, что не вы меня, а я вас застал врасплох.

Когда гость шагнул к столу и поклонился, только лицо его попало в световой круг.

— Вы немец? — спросил хозяин комнаты. И нерешительно: — Пастор?

— Я предпочитаю не говорить, кто я, — пробормотал посетитель. — Тогда бы вы мне окончательно не поверили. А очень важно, чтобы вы поверили мне. — Последние слова были сказаны громким и резким голосом.