Голова бога (Приазовский репортаж)

Пойманный английский матрос уже не сопротивлялся, и позволил вывести себя на берег.

— Деру! Быстрей! — тут же скомандовал Николай. — Сейчас нам дадут жару!

Он заковылял от полосы прибоя, и ему на помощь поспешил прийти Аркадий. Подхватив пленного под руки, за ними спешили два Петра. Кто-то из надзирателей помогал Ладимировскому. Остальные также отступали. И едва успели укрыться за дюной, как действительно стало жарко. Пароходофрегат дал бортовой залп. Картечь косила камыши, идолы разлетались словно хрустальные.

Дюна была невысока, за ней можно было залечь, но не подняться, ползать, но не ходить. И Эльмпт с трудом и с неудобством бинтовал раненых, перебирался между ними.

— Невероятный выстрел! — перекрикивая канонаду, сообщил полицмейстер. — С такого расстояния, да в темноте попасть именно в руку!

Николай кивал, и пока Эльмпт занимался его ногой, методично заряжал каморы отцовского револьвера. То было по мнению Аркадия совсем нелишним. Имелось опасение, что собравшись с силами, англичане организую повторный десант.

За дюной взорвалось несколько артиллерийских гранат, в мгновение ока вырыв несколько крошечных озер. Уже с завтрашнего утра сюда, на берег сбегутся все окрестные мальчишки. Они перероют песок, собирая все, даже мельчайшие осколки. Но сейчас на берегу металась и ярилась слепая смерть. Ветер доносил до Гайтаново канонаду, и встревоженные обыватели просыпались, выходили на улицы, глядели в море и непонимающе пожимали плечами.

Но скоро на корабле раздалась команда задробить стрельбу. Корабль разворачивался кормой к берегу и уходил в море.

Отряд поднимал головы.

— Кажется, пронесло, — проговорил, заглянув за дюну, Петр-пехотинец.

Когда пароходофрегат удалился на безопасное расстояние, еще раз обошли берег, подобрали двух убитых матросов. Их тела, попав под картечный огонь, превратились в месиво и отяжелели от застрявшего в них металла. Но привыкшие к подобным видам офицеры погрузили их на подъехавшие ближе повозки.

В город вернулись уже, когда начал сереть горизонт. Их встречали разбуженные горожане. Утро рождалось зябкое и туманное, и на обочине дороги, а чаще на перекрестках вдруг проступали из марева фигуры горожан. Они смотрели на отряд и молчали, не зная — скорбеть или приветствовать процессию: кем ранены эти люди? Что за матрос едет в коляске, что за убитые лежат рядом с ним?…

На одно утро зал дома Рязаниных превратился в лазарет. Доктор срезал повязки, наложенные наспех в темноте, обрабатывал раны и снова их бинтовал — на сей раз основательно, по науке.

Для нужд медицины хозяйка достала сулею с самогонкой такой чистой, такой крепкой, что если ее выпить, сутки возле открытого огня лучше было не дышать. Доктор Эльмпт промывал огненной водой раны, и его пациенты от этой пытки орали благим матом. Нераненые же пили самогонку из горлышка и без закуски.

— А Никифоров, Никифоров-то каков? — смеялся полицмейстер. — Если вцепится — не отпустит! Ни на суше, ни на море не укрыться от нашей полиции!

Перевязка началась с англичанина. Доктор заметил, что тот безусловно останется с искалеченной рукой, а высоковероятно что кисть и вовсе придется отнять. Англичанин не понимал по-русски, и остался в неведенье.

После — из ноги Ладимировского была извлечена пуля, тут же промыта и подарена художнику. Затем доктор обследовал рану Николая, заключил, что та неопасна. Лишь заметил:

— У вас еще одна свежая рана…

— Бросьте, — улыбнулся Ники. — То старая открылась.

Последним врач сорвал бинты с руки Аркадия. Покопавшись в ране, извлек осколок стекла.

— Стекло? — удивился юноша.

— Крымская граната, — пояснил Петр.

— Это как?

— В Севастополе оружия не хватает, так солдаты додумались набивать пороху, к нему — бикфордов снур. Адское изобретение, но на войне — как на войне, все средства хороши.

— Быстро ли горит бикфордов шнур?

— Около дюйма в две секунды. Однако можно вместо снура обычную тряпку или бечеву использовать. Та будет тлеть довольно долго.

— Но ведь такую гранату не бросишь?

— Отчего же? На песок или на землю ее можно бросать без опаски.

* * *

Когда утро вступило в свои полные права, сапожника, невзирая на его протесты, выперли из тюрьмы, а на его место посадили искалеченного англичанина. На пойманного матроса сходились смотреть как на диковинное животное, обезьянку — многие в городе раньше никогда не видали иностранцев. Пока после тревожной ночи спал полицмейстер, полицейские чины за мелкую мзду, дозволяли взглянуть на пойманного чужеземца. Но посетители уходили разочарованными — за исключением униформы пленный в точности походил на какого-то прохожего с улицы.

Ладимировского со всем положенным почетом перенесли на коляску и отвезли домой. Доктор прописал мужчине постельный режим, который раненый тщательно соблюдал, рисуя эскизы. На рисунках были различные эпизоды ночного боя. Аркадий, зайдя как-то к раненому счел их весьма недурными.

Что касается Николая, то уже на следующий день он вполне мог прогуливаться лишь слегка прихрамывая и щегольски опираясь на трость. Ему к лицу была даже рана, — думал Аркадий.