Голова быка

Пройдясь по комнате, я был вынужден признать, что поработали здесь тщательно. Комната была разгромлена, все, что превышало размерами сложенный носовой платок, разобрано по частям. Вздохнув, я поднял опрокинутую вешалку и повесил на нее пальто. Вместо отдыха меня ожидала уборка. На секунду в голову пришла мысль вызвать полицию, все-таки, было ли состояние моей комнаты связано с делом Хевеля или являлось банальным ограблением, причудливо совпавшим с этим делом во времени, подобные происшествия являлись их прерогативой. Но от нее пришлось отказаться: замечания по поводу внешнего вида моя карьера могла пережить, но слухи, которые непременно расползлись бы по кампусу, если бы ко мне в комнату ворвался полицейский наряд, могли нанести ей непоправимый урон. А я еще дорожил возможностью не просить денег у родственников и иметь свою крышу над головой.

По мере продвижения процесса мое замешательство все росло. От теории о случайном ограблении пришлось отказаться, наиболее ценные вещи из тех, что я хранил в своем жилище, были на месте. Зато непостижимым образом из моей комнаты исчезли все бумаги. Я мог еще понять, зачем кому-то могла понадобиться моя чековая книжка или, к примеру, договор об аренде банковской ячейки, но к чему ему были мои дневники, фотографии бывшей знакомой и непроверенные студенческие эссе? Едва ли за них можно было выручить что-то на черном рынке, а их литературная, ровно как и научная ценность вызывала сомнения.

С тяжелым вздохом я опустился на стул и окинул взглядом окружавший меня хаос. Взгляд при этом зацепился за книжный шкаф, являвшийся в отличие от остальных предметов меблировки антикварной вещью, которую, как я полагал, не вынесли из комнаты только из-за его веса. Сдержав еще один вздох, я покачал головой. Обыскивая комнату, неизвестный злоумышленник искал тайники даже за ним. А теперь я сомневался, удастся ли мне восстановить изначальный образ комнаты. Я уже был готов признать свое поражение, когда с зубодробительным скрежетом шкаф встал на место, оставив царапины на паркете. Я утер пот со лба и недоуменно посмотрел на испачканные зеленым перчатки.

Стук в дверь отвлек меня от этой загадки. Я поспешил открыть.

Профессор Д, мой сосед этажом ниже, строго посмотрел на меня снизу вверх. Я знал, что даже в полумраке от его кошачьего взгляда не укрылись ни закатанные рукава рубашки, ни растрепанную шевелюру, ни пыльный след на штанине. С трудом подавив в себе желание отряхнуть брюки и пригладить волосы, как перед встречей с директором интерната, я сдержанно поинтересовался, что ему нужно.

— Послушайте, — начал он раздраженно, — это уже слишком! Чем вы тут занимаетесь? Весь день двигали мебель, грохот стоял невозможный, а сейчас, только успокоились, заново? Это невыносимо!

Большую часть комнат в университетском общежитии занимали молодые сотрудники факультета, в силу занимаемой должности не обладавшие достаточными средствами, чтобы снять жилье в городе, и не желавшие жить с родственниками (или не имевшие такой возможности, приехав, как ваш покорный слуга, в Гетценбург из разных уголков империи). Состоявшихся преподавателей было мало, немногие даже из любви к науке соглашались на одну комнату и душ в коридоре. Профессор Д, к сожалению, был одним из этих немногих. Разругавшись на старости лет с сыновьями и невесткой, светило имперской экономической науки в отместку продало городскую резиденцию и отписало еще при жизни все свое имущество родной кафедре. Кафедра с радостью согласилась, профессор въехал в комнату под моей, а я вскоре начал понимать причины его размолвки с семьей. Не знаю, было ли дело в эксцентричности, свойственной всем гениям, или в его Даре, но кроме кошачьих глаз профессор обладал не иначе как кошачьим слухом. Шаги по комнате слышались ему топотом, упавшую на пол книгу он воспринимал как личное оскорбление, и упаси Духи было приколотить на место планку у рассохшейся тумбочки! Выданную мне тираду, чувствовал я, я еще надолго запомню. Впрочем, дальше еженедельных визитов с гневными отповедями дело не шло, поэтому со временем я привык к такому соседству.

— Да, конечно, — согласился я, привычно пропустив мимо ушей претензии старика. — Я сейчас же все прекращу.

— Уж будьте так любезны! — пропыхтел профессор. — И имейте в виду, если вы, как сегодня днем, откажетесь открывать дверь, я вызову управляющего.

— Обязательно, — невпопад заверил я его. — А во сколько, вы говорите, я сегодня мебель двигал?

Знаменитый экономист смерил меня таким взглядом, что я поспешил попрощаться и закрыть за ним дверь. Рассеянно потерев пятно на перчатке, я вернулся к книжному шкафу. Мои догадки подтвердились: сбоку, на уровне моего плеча, виднелась подсыхающая краска необычного сине-зеленого оттенка, словно кто-то, не заметив того, задел рукавом свежеокрашенную стену, а потом, отодвигая шкаф и помогая себе при этом плечом, невольно перенес краску на него.

И я знал, кто в городе недавно красил стены в этот цвет.