Голова быка

Когда я говорю, что мой отец был ядовитым человеком, я имею в виду не только его характер. Об этом обычно не распространяются, но Змея не зря считают покровителем врачей и отравителей. И пусть вторых меньше, чем первых, но все же они есть, те, чье прикосновение губительно для всего живого. Вы можете подумать, что это преувеличение и что это невозможно, но я вас разочарую. Многие змеи ядовиты. Стоит ли удивляться тому, что Змеи, носящие человеческое обличье, ядовиты вдвойне?

Итак, мой отец, сэр Вильям Альтманн, был отмечен Змеем, но получил от него способность не к врачеванию, а к убийству. Как я уже упоминал, Дары, которые дают нам Духи, различаются по силе: чей-то Дар может быть продолжением его Инклинации, как нечеловеческая сила у Быков, иные люди обладают Даром, возносящим их на уровень богов, почитаемых ортодоксалами Эллии. Дар моего отца был настолько силен, что, по слухам, ему было достаточно опустить руку в воду, чтобы отравить всю деревню, расположившуюся на берегу ниже по течению. Не знаю, так ли это, к моменту моего рождения отец уже вышел на пенсию, получив к тридцати пяти годам достаточно званий и наград, а также титул и поместье на Королевском острове. На моей памяти его деятельность носила мирный (насколько это слово возможно использовать, говоря о моем отце) характер, а о военных подвигах из его прошлого я предпочитал не спрашивать. Но какая-то доля правды в слухах о нем определенно была.

Я бы и сам был склонен отбросить все слухи об универсальном токсине, чьи следы не найти и от которого нет противоядия, как дурную выдумку из дешевого детектива, если бы не два факта. Первым было то, что после пожара, в котором погибли мои родители, часть Марчестерской пустоши, принадлежавшая отцу, стала пустошью в прямом смысле этого слова — предсмертная ярость Змея выжгла все живое на мили вокруг, и пройдет еще немало лет, прежде чем там вновь зацветет вереск. Вторым фактом было то, что свой Дар отец передал мне. Я не знаю, как объяснить присутствие Дара — я понятия не имею, как другие чувствуют свой дар, но с самого рождения я знал, что смерть будет моим вечным попутчиком.

Я едва успел выкурить сигарету, прежде чем пришел Эйзенхарт.

— Пообещайте мне, что, когда я умру, вы не дадите танатологам ставить на мне опыты, — детектив без предупреждения влетел в кабинет, отнял у меня портсигар и уселся прямо на стол.

— Отдайте, — потребовал я.

О результатах очередного эксперимента я был спокоен, по тому, что я видел, можно было сделать вывод, что в момент смерти моя персона едва ли волновала Быка. Но присутствие Эйзенхарта все равно вызывало у меня волнение. Получив свою собственность обратно и закурив вторую сигарету, я спросил:

— Дар профессора произвел на вас такое подавляющее впечатление?

Виктор взглянул на меня с отвращением.

— Это еще ладно. Но теперь ваши коллеги заставили его передвигать столы в лаборатории.

— О, — значит, мучения Быка прекратились, и его душа вернулась в мир Духов. В какой-то степени я был рад за него. — Что ж, это практично. Там давно было пора устроить перестановку, а он сильнее нас троих вместе взятых. Не переживайте, он уже ничего не чувствует, — добавил я, заметив укоряющий взгляд детектива. — Осталось только тело.

Эйзенхарт скривился, но предпочел оставить эту тему без комментариев.

— Кстати о силе, вы собирались рассказать мне, как сломали запястье.

— Разве? — удивился я.

В кабинете воцарилось молчание. Каждый из нас обдумывал, что может сказать собеседник, и какие козыри у него есть. Виктор решился открыть свои первым.

— Я знаю, что вы были одним из последних людей, кто побывал в квартире Брина Толлерса, — так вот как его звали, отметил я. — Привратник вас описал, и там повсюду ваши отпечатки.

— Я же был в перчатках, — невольно вырвалось у меня, прежде чем я успел прикусить язык.

Эйзенхарт иронически на меня посмотрел.

После пятиминутной лекции я знал, что полиция также способна снимать отпечатки с кожаных перчаток и идентифицировать их (в этом месте мне поплохело: и почему я надел взамен испорченных краской именно те, что отдал мне во вторник Эйзенхарт?). Впрочем, другая пара меня все равно не спасла бы: по словам Виктора, старавшегося выразиться как можно деликатнее, за что я был ему благодарен, паттерн, оставляемый моими пальцами, был легко узнаваем.

Взамен мне пришлось все рассказать: как я обнаружил следы обыска в своей комнате, как наткнулся на следы краски, как понял, где узнать адрес мистера Толлерса… Я постарался только не затронуть тему его смерти, но знал, что Эйзенхарт все равно к этому придет.

— Я пришлю к вам Брэма, пусть посмотрит ваше жилье, — задумчиво пообещал детектив. — А теперь мне все же хотелось бы узнать, что я увижу в результатах вскрытия Толлерса?

— Ничего.

— Хотите сказать, что вы к этому не причастны? — справедливо не поверил мне Эйзенхарт. — Или что он умер естественной смертью? Потому что я готов поставить свою бессмертную душу на то, что естественного в этой смерти не было ничего.