Голова (Империя - 3)

- Если я добьюсь уважения для себя, - Терра поднял стакан, приветствуя всех вокруг, - то я добьюсь его также и для вас! Выпьем же до дна! - Он выпил стоя, и все последовали его примеру. Бебе, всхлипывая, повисла у него на шее, кормилица сказала:

- Наконец-то к нам в заведение попал приличный человек!

От единодушных криков "ура" Гуммель проснулся; он поднял голову и попросил опохмелиться, но Терра расплатился и проворно встал.

- Только не унывайте, милая фрейлейн! - прибавил он, обращаясь к ревущей бебе. - Никто на свете не скажет вам спасибо, если вы примкнете к армии спасения. Желаю успеха!

На улице в сырой и холодной предрассветной мгле Гуммель съежился и заныл, как ребенок:

- Вот ужас! Что же мне теперь делать?

- Идти домой с господином Куршмидом.

- Какая же в этом радость? - спросил бедняк.

- Здесь еще прогуливаются одинокие дамы. Я охотно... - предложил Терра.

Писатель вдруг заплакал.

- Вы мне не друг, - сказал он, успокоившись. - Но вы первый готовы оплатить мне какую-нибудь радость. Остальные полагают, что достаточно самого насущного. У меня много почитателей, но никому и в голову не приходит, что на душе у меня все равно тяжело, есть ли у меня теплая комната, или нет. Хоть бы один только раз сняли с меня эту тяжесть, на самое короткое время, на несколько ночных часов. Я жду этого, жду и жду! - Он воздел руки к дождливому небу. Никто не прерывал его. - Пиршественный стол, с цветами и серебром, дом, полный прекрасных женщин, музыка, и все в мою честь! - От радостных мечтаний голос его поднялся до теноровых нот. - Один мой взгляд и они опьянены или стоят предо мной во всей своей мраморной красе. Они читают в моей душе, они, наконец, узнали меня, я не одинок, и мне сладко. О сладкая ночь! - И Гуммель, размахивая крылами поношенного плаща, сделал несколько стремительных шагов, устремился навстречу дымчатому призраку зари, прояснившему его разгоряченный мозг.

Прохожие останавливались; шуцман, шагавший вдалеке, предусмотрительно приблизился.

- Не оставляйте его одного, - сказал Терра Куршмиду, собираясь уйти.

- Прошу вас, два слова! - молил Куршмид. Круги у него под глазами отсвечивали синевой. - Я сгораю от стыда, я усомнился в вас!

- Ну, полно!

- Наложите на меня покаяние, но только не на словах. Я готов для вас на любой подвиг.

- Хорошо, посмотрим, - бросил Терра, уходя.

"У меня ведь назначено свидание", - вспомнил он и вошел в кафе "Националь". Только за одним столиком еще была жизнь, и поддерживал ее, разумеется, не кто иной, как Морхен. Он сидел, обняв двух постоянных посетительниц кафе; мраморный столик, зажатый между тремя дородными телами, казался маленьким, как блюдце. Когда Терра сел сбоку на диванчик, послышался звон трех бокалов. Осушая свой бокал, Морхен заметил его в зеркале; многозначительно подмигивая, он выпил за его здоровье.

- Трупный запах не всем по душе, - сказал Терра громко и раскатисто.

- Присаживайтесь к нам, здесь нет никого, - прокудахтал Морхен.

Одна из дам обнаружила свою осведомленность:

- Вы, вероятно, занимаетесь анатомией? Ну, нам это все равно.

Но Терра сидел молча и неподвижно, только глаза его горели из полумрака.

- Мне как-то не по себе, - заявила дама.

Морхен спросил через плечо:

- Вы, должно быть, отдыхаете после тяжелой работы? Стоило потрудиться.

Терра грозно:

- Убийца! Вы разорили за игорным столом "Главное агентство по устройству жизни".

Тут Морхен засмеялся:

- Со мной покойный мог бы работать еще сто лет, если бы вы нам не помешали. И все вышло потому, что я не вернулся к семи часам из-за нитки жемчуга... - он порылся в карманах, - которая оказалась фальшивой, - и через плечо швырнул ее на колени Терра.

ГЛАВА IV

Новая встреча

Доктор Вольф Мангольф служил в министерстве иностранных дел в качестве личного секретаря при министре графе Ланна. Молодой, рассудительный и расторопный, способный по-актерски играть любую импозантную роль, одновременно беспечный и пылкий, он радовал взгляд пожилого дипломата не меньше, чем его ум. Он старался понравиться прежде, чем мог стать полезен, и задолго до того, как его принимали всерьез. А потому еще усерднее, чем успехов по службе, домогался он расположения членов семьи министра. Беспечный гурман Ланна был во время трапез благодарен бойкому и угодливому новичку за приподнятое настроение дам: своей приятельницы Альтгот, фрейлейн Кнак и даже своей дочери, хотя здесь молодой человек натолкнулся на явное предубеждение. Зато сын графа, Эрвин, нашел в личном секретаре, то есть в человеке Подчиненном, приятеля, который приносил ему большую пользу, выводя из обычного полусонного состояния.