— Нет, я не боюсь никакой опасности! — гордо воскликнул Генри Говард, граф Сэррей. — Я всегда сумею защитить себя, и для этого у меня есть два оружия: моя шпага и мои стихи… О, последнее часто колет еще сильнее, чем первое!… Поэзия дает своим избранникам мощь, более сильную, чем сталь… И этот кровожадный Генрих почувствует силу моего слова!… Он думает, что он безгранично велик и могуч и может вершить все, что ему угодно… Но он ошибается!… Сила свободного слова разит каждого: и слабого и мощного; и слово поэта, в особенности то, которое подмечает грехи и слабости ненавистного тирана, легче и скорее, нежели самый строгий закон, повиновение которому достигается под угрозой смерти, — запоминается народом!… Час моей мести Генриху близок! Вчера я написал поэму, в которой, бичуя все мерзости, совершенные Генрихом, облек в поэтическую форму зловещее предсказание роду Тюдоров, вырвавшееся из уст несчастного Кромвеля пред его мученической казнью… Пройдет несколько дней — и вся Англия будет с наслаждением упиваться моими строфами. И если на Генриха не действуют вопли его жертв, если на его сердце не оказывают впечатления стоны и муки несчастных, то больно кольнут его стрелы моей сатиры и ужас содержания моей поэмы!
— Безумец! Что вы хотите сделать! — с ужасом воскликнула леди Килдар. — Умоляю вас, уничтожьте эту поэму!… Ведь она несомненно приведет вас к гибели!… Если уж теперь над вами навис грозящий ежесекундно обрушиться меч, если теперь грозит возможность смерти только за то, что вы — двоюродный брат несчастной казненной королевы Екатерины, то что же будет, когда вы стрелами своей безумно смелой речи затронете лично короля?
— Э, будь что будет! — махнув рукой, воскликнул Генри Сэррей. — Днем раньше, днем позже — не все ли равно? Разве можно еще питать хоть какую-либо жажду жизни, когда она здесь не ценится ни во что!…
— Одумайтесь, сэр Генри!… Ведь вы еще молоды!… А разве не прекрасна жизнь в молодости?.. Тяжело сейчас, но не всегда же так будет!… Не глядите на жизнь столь мрачно! Она и вам еще откроет свои радостные объятия! — убеждала его леди Килдар. — Умоляю вас, откажитесь от своего плана!… Вспомните об отце, сестре, о своем брате!…
В этот момент послышался звон шпор и звук тяжелых шагов и топот детских ног. В комнате появились лорд Варвик в военных доспехах и рядом с ним мальчик, брат Генри Сэррея, Роберт.
— А, лорд Варвик! — радостно промолвила леди Килдар. — Вы как нельзя кстати… И Роберт с вами? Это еще лучше!… Быть может, вид брата, пред которым еще вся жизнь впереди, заставит одуматься этого безумца, — сказала девушка, указывая на Генри Сэррея, и затем передала лорду Варвику весь разговор с пылким поэтом.
Холодный, спокойно-рассудительный Варвик слушал с насупленными бровями, а затем обратился к Генри Сэррею:
— Граф Сэррей! Я всем сердцем понимаю, что вы до глубины души оскорблены последними событиями… я понимаю ваш порыв, но должен остановить его. Вы знаете, что я не менее вас ненавижу этого тирана на троне, ввергнувшего в горе и несчастье свою жену — ту женщину, которую я когда-то любил… Помните наш разговор после бала у Кранмера, когда мы шли с вами к несчастной Маргарите Морус! Но не пришло еще время, когда мы будем в силах отплатить Генриху за его тиранию… Однако мы добьемся своего… Вспомните, что говорила Маргарита о нем и его женах!… Все это исполнилось, так отчего же не исполниться и тому, что она сказала о вас? Она сказала: «Ваши песни становятся все грустнее и горше, и последнюю из них поет ваша окровавленная голова». Конечно, вы вольны делать с собой, что хотите…
— Я не боюсь ничего! — прервал Варвика Генри Сэррей.
— Я знаю вас, — не слушая его, продолжал лорд, — но вы не вправе распоряжаться жизнью своего брата! Откажитесь от своего умысла или вручите мне Роберта! Я намеревался проститься с вами, так как собираюсь уехать в свой Варвик-Кастл; но теперь я уеду не один… Я увезу с собой Роберта, и думаю, что имею на это право в силу своей долголетней дружбы с вами… Поверьте, я сделаю из него человека, ценящего блага жизни больше, чем вы, и разбужу в нем такую же ненависть к Генриху Восьмому, какую питаю сам и какой проникнуты вы… И тиран не уйдет от мести, если не нашей, то по крайней мере нашего младшего поколения… Оно отплатит если не самому Генриху, то его потомству.
Генри Сэррей слушал лорда с заметным волнением; он, очевидно, колебался и не раз взглядывал на леди Килдар, как бы ища у нее решения своих сомнений. А она, нежно привлекши к себе Роберта, с затуманенными от слез глазами, в которых виднелось выражение мольбы, глядела на своего друга, побуждая его принять совет лорда Варвика.
Наконец Генри Сэррей произнес:
— Хорошо! Я подчиняюсь вам, я скрою до поры до времени заготовленное мной орудие против Генриха… Буду надеяться, что придет время, когда мне судьба дозволит прибегнуть к нему!… — Затем он обернулся к брату и, подозвав его к себе, сказал: — Роберт, ты пойдешь в Варвик-Кастл!… Стань настоящим мужчиной!… Помни, что на тебя падает долг отомстить за позор Англии!