Голова Минотавра

Уверена, дорогая моя Рита, что когда в четверг вечером мы уходили из того ужасного места, на Замарстынове, то нас видел знакомый моего отца, ассенизатор Шковрон, который часто частенько заказывает у нас шапки. Ехал он на извозчике, похоже, немного был пьян, но нас видел. Боюсь, что он способен обо всем донести моему отцу. Ты обязательно должна переговорить с панной Дескур и упросить ее (или даже чем-нибудь подкупить, брр… как это ужасно!), чтобы она поклялась перед твоимpap'a , что в четверг ты была у нее на уроках! У меня самой алиби уже имеется. В случае чего, Тычка подтвердит, что я помогала ей по французскому, за это она получила от меня целый поднос пирожных от Залевского. Правда, поедает она их в укрытии, ведь что она скажет своей маме? Откуда у такой нищенки, как Тычка, капиталы на пирожные от Залевского? Если только твоей Ганне мы можем довериться, тогда все закончится хорошо. Но, согласись, дорогая моя Рита, оно того стоило! Подобного мира и подобных людей мы еще не видели! То был истинный ужас неизведанного!

Рита еще раз задумалась над опасностью со стороны их служанки, Ганны Пулторанос. Да нет, покачала она головой, эта почтенная женщина нас не выдаст! Слишком уж она любит меня и знает с самого малого! Сколько раз я поверяла ей различные тайны! Нет, она не расскажет папе, что я пошла в цирк, причем — без школьной формы! А тетка? Так ведь ее же и не было. Отправилась на бридж к асессору Станьчаку. А в цирке? Ну, что же… Быть может, нас кто-то и видел, но перед тем мы успели хорошенько накраситься и подмалеваться, так что та старая корова в первом ряду, увидев нас, даже сплюнула, поскольку приняла нас за женщин легкого поведения! И наверняка никому и в голову не пришло, что две накрашенные женщины участся в гимназии Королевы Ядвиги! И все было бы замечательно, если бы не тот проклятый ассенизатор! Но, быть может, он был настолько пьяным, что ничего не помнит?

Девушка вздрогнула, услышав звук ключа, проворачивающегося в замке. Она быстренько подсела поближе к столу, задвинув ящик. Ну да, десять уже пробило, и папа вернулся.

Из прихожей доходили хорошо знакомые отзвуки. Тетка радостно приветствующая отца. Настолько радостное, что блевать хочется. Вечно одно и то же: "Эдвард, по твоим привычкам можно выставлять часы! Ганна уже спит, но оставила тебе жаркое, чтобы ты перекусил. Чаю выпьешь? Он горячий и только тебя и ждет. Или подогреть тебе жаркое?" И вновь шуточные споры отца с теткой. Он — деланно злящийся на российский обычай ставить самовар, она — веселая и довольная — критикует "австрийские разговоры" отца. Сейчас он переоденется в тужурку, снимет галстук-бабочку, придет в комнату дочери, поцелует ее в лоб и спросит, как прошел день в школе, а она ответит одно и то же: "Все хорошо, папа!" А после того, отец, удовлетворенный тем, что уже исполнил родительские обязанности, что посвятил ей целую минуту из своего трудового дня, усядется с теткой Лёдей в гостиной, и они начнут разговаривать по-немецки, чтобы она, Рита, не поняла, о чем они болтают. Наверняка он будет рассказывать ей какие-то страшные истории про пригороды, не зная того, что его дочке тоже знакомы тайны и страшные места! И наверняка всякую минуту они станут вставлять в речь эти дурацкие латинские изречения!

Предположения Риты исполнились лишь частично. Отец и вправду чуточку поспорил с теткой Лёдей, но продолжалось это очень недолго, и через мгновение он, переодетый в тужурку, уже был в ее комнате. Правда, он не поцеловал ее и не спросил, как дела в гимназии.

— Добрый вечер, Рита, — сказал он и уселся на втором стуле.

— Добрый вечер, папочка, — ответила та, несколько обеспокоенная его нетипичным поведением.