Голова Минотавра

— Поскольку вы грубо отнеслись к их комиссару. — Краус продолжал улыбаться. — Впрочем, оно и хорошо, капитан Мок. К славянскому скоту и следует относиться свысока! Вы поступаете как образцовый член НСДАП, которым вы на самом деле пока не являетесь, но, похоже, вскоре… Что, Мок?

— Вы любите недомолвки, герр штурмбанфюрер. — Мок почувствовал, что Краус уже начинает выводить его из равновесия, и решил сыграть на барских и интеллектуальных комплексах плебея из Франкенштейна [45]. — Недомолвки или же словесные эллипсы. Ваше высказывание "как там сотрудничество" должно было прозвучать: "как складывается сотрудничество", а это, последнее "похоже, вскоре", что, собственно, означает? "Похоже, вскоре вы им станете", домысливая: "членом НСДАП"? Можем ли мы использовать не эллипсы, но предложения с нормальным подлежащим и сказуемым?

Краус отвернулся от Мока и подошел к столу. Не спеша, он уселся за широкой, блестящей столешницей. Держался он спокойно, но его истинное настроение выдавала толстая жила на лбу, появившаяся после слов Мока.

— Вам только кажется, Мок, будто бы вы подчиняетесь только полковнику фон Харденбургу, — тихо шипел Краус. — На самом же деле никто не способен защитить вас от меня. Я вызвал вас на семь утра, и что мы видим? Мок прибегает, в соответствии с указаниями. Вежливо, пунктуально, хотя вчера и за воротник себе залил, и потрахался… Да вы полностью у меня в распоряжении…

— Правильно необходимо сказать: "в моем распоряжении", геррштурмбанфюрер.

— Ну и ладно, ладненько… — Краус стиснул пальцы в кулак. — Что это с самого утра вас на споры тянет… Похмелье, а, Мок? Похмелье замучило? Ладно, к делу. На самом деле вы принадлежите мне и никогда от меня не освободитесь. Например… Ну вот, пожалуйста. — Краус надел очки и начал просматривать лежащую на столе папку. — Так, так, у меня тут задание, в самый раз для вас… Ну просто идеально для вас подходит…

— Вот сейчас вы уже пересолили, герр Краус. — Мок не назвал служебного титула гестаповца и, нанося удар вслепую, к сожалению, выявил собственное беспокойство. — Вы не имеете права давать мне заданий и отдавать приказов. Одно дело — пригласить на совещание, пускай даже и в семь утра, и уже совершенно другое…

— И что? — Краус захлопнул папку и подсунул ее Моку под нос. — Начинаем нервничать, что, Мок? А вот поглядите-ка вот это, — указал он головой на папку. — Там лежит приказ вам, подписанный полковником Райнером фон Харденбургом.

Мок даже не поглядел на папку. Он не собирался дарить Краусу этого удовлетворения.

— Так, так, Мок. — Краус снова поднялся и подошел к окну. — На несколько недель, если не месяцев, так что конец с пьянством, конец с девочками, конец с уютной пятикомнатной квартирой на Цвингерплатц… Да, да… Конец с цивилизацией, с культурой… конец с препирательствами… Ага… Так вот, если бы вы заглянули в эту папку, то увидели бы письмо полицай-президента Шмельта начальнику полиции в Лемберге. И в письме этом излагается предложение о сотрудничестве. В этой же папке имеется и ответ. Наше предложение сотрудничества было принято…

Мок продолжал молчать; папку он не раскрывал. Это довело Крауса до бешенства.

— Вы едете, — жила на его лбу пульсировала, — в Лемберг, чтобы найти цыгана-педераста, который, из ненависти к женщинам, из ненависти к германской семье, к германскому народу, убил дев недели назад в "Варшавском Дворе" молодую немецкую девушку, Анну Шмидт.

На сей раз Краусу удалось. Это был нокаут. Мок каждым нервом чувствовал собственное бессилие. И не то было самым паршивым, что каналья фон Франкенштейн [46], как называл он Крауса, распоряжается его личностью, а трус и карьерист фон Харденбург бросает его к ногам политической полиции. Самым худшим было то, что изнасилован был разум Мока. Что ему было отказано в праве на самостоятельное мышление. Что он сделался тупым орудием в руках политических манипуляторов, которые вдруг заявили ему, что земля плоская, а полька — это немка. Что он станет участвовать в пропагандистской авантюре. Что сделается герольдом, распевающим песнь Ad maiorem Hitleri gloriam [47].

— Эта убитая девушка была полькой, — выдавил из себя Мок.

— И здесь же имеется приказ лично для вас, Мок, — Краус стукнул по папке ногтем. — Подписанный вашим начальником. На этой неделе вы отправляетесь, неизвестно, на как долго, — показал он в усмешке здоровые, белые зубы, — в дикую, заевреенную страну унтерменшей, где на улицах собаки таскают упряжки. В страну варваров, Мок. И это местечко в самый раз для вас. Поедете туда, найдете цыганского педераста и привезете сюда. Полякам вы обязаны представляться своим полицейским, а не военным званием. Нечего им знать, что вы работаете в разведке. Это все, Мок. Все подробности по отъезду определите с фон Харденбургом.

Мое поднялся со своего стула, закурил и оперся кулаками о стол Крауса. Не вытаскивая папиросы изо рта, он растянул над столешницей сизое облако.

— Нечего устраивать эти жалкие демонстрации, Мок. — Краус отодвинулся от стола. — Выполняйте!