Голова Минотавра

Потому-то Рита и пыталась освободиться от компаний всяческих обожателей, потому что ей хотелось побыть самой. Ей хотелось постоять под старыми лиственницами и буками и в сотый раз перечитать то письмецо, после чего в голове оставался очень приятный шумок.

О, беспокоящая панна Рита!

Пока я не увидал Вас в одном запретном месте на Замарштынове, в компании какой-то девушки и цирковых атлетов, я был совершенно иным человеком, циничным бонвиваном, которому все надоело, который все пережил и все повидал. Человеком, познавшим добро и зло в их наичистейшей форме. И, чтобы доказать Вам, что это не просто слова, прибавлю лишь, что меня разыскивала полиция трех стран, я сидел в тюрьме и добился громадного состояния. В качестве противовеса прибавлю, что я получил высшее образование, и что мне исполнилось двадцать семь лет. В данный момент мне нет необходимости зарабатывать на жизнь, мне вообще не надо что-либо делать. В мою жизнь вкралась могучая и обезоруживающая скука. Вплоть до того январского дня, когда я увидел Вас. Если раньше я познал добро и зло в их чистой форме, то теперь в Вашем лице я увидел наивысшую красоту. Слабый мужчина написал бы: "Не могу ни спать, ни есть, мечтаю хотя бы об одно лишь взгляде от Пани, об одной улыбке Ваших прекрасных уст". Я так не напишу, я мужчина сильный, тип завоевателя, который способен весь мир бросить к ногам Пани, и потому я скажу кое-что смелое и наглое: я мечтаю о всей Вас. Ваше присутствие в той забегаловке на Замарштынове свидетельствует, что Вы тоже являетесь личностью решительной, и что Вы смеетесь над тем, что солидное общество считает приличиями. Рита! Если только Вы решитесь на столь смелый шаг и получить от меня следующее письмо (в которое я вложу свое фото), тогда как-нибудь в воскресенье в самый полдень встаньте под самыми часами кафе "Венская" на Гетьманской. Каждое воскресенье, в самый полдень, я буду стоять поблизости и глядеть на проходящих людей. Я знаю, что в какой-то из этих воскресных дней среди них будешь и Ты.

Львов, среда 17 февраля 1937 года, шесть часов вечера

Уже долгое время Попельский был постоянным посетителем кафе "Шотландское" на углу улиц Лозиньского и Фредры [153], и даже успел приучить персонал к собственным чудачествам. Он никогда ничего не заказывал, если не считать бесчисленных стаканов горячего крепкого чая, ибо — как он громко заявил в первый же день — как раз проходит период диеты, которая поможет ему очистить организм от излишних ядов. Он не прибавлял, что яды эти алкогольного происхождения, да и зачем ему были слишком уж доверительные отношения с официантами и официантками, которые в данном заведении и так проявляли в отношении клиентов слишком большую свободу. С каждым днем голодовки он чувствовал, как вес его спадает, зато вырастает раздражение всем окружающим светом: он рявкал на Ганну, у которой распевание молитв по утрам чаще всего приходилось на минуты, когда сам он только-только засыпал; его раздражали коллеги по следственному отделу, которые слишком уж неспешно разыскивали людей с отвращающей внешностью; равно как и математики, частые посетители "Шотландского кафе", которые относились к нему с превосходством и с явной иронией.