Голова Минотавра

Заремба потихоньку успокаивался и размышлял над тем, что ему необходимо сделать. Он не мог покинуть свой наблюдательный пункт и идти звонить из магазина Вассермана, поскольку это было связано с огромным риском.

За это время Поток мог пойти к соседу, узнать, что у него "гостил" брат — кто его знает, а был ли у него вообще брат — и сразу же смыться. Зарембе оставалось либо ожидать сменщика, которым в половину одиннадцатого должен был стать Кацнельсон, либо арестовать Минотавра самому. Он решился на второе. Нащупал под мышкой "браунинг" и начал снимать халат сантехника.

И вот тогда-то он и услышал шаги на лестнице. На галерею поднялся Попельский. Комиссар был небрит и толком не одет. На шее у него разливалось какое-то малиновое пятно. Звремба открыл, и Попельский вскользнул в сортир.

— Эдзьо [204], он на месте, это он — Мино… — горячечно начал Заремба, совершенно позабыв, что его приятель не терпит подобного обращения.

— Погоди, — перебил его Попельский. — Говори, где ты видел Риту пару дней назад, когда она вышла из костёла; только быстро, я видел сон, на занятиях ее нет, я обязан ее найти…

— Да перестань ты балабонить, — шепот Зарембы прозвучал словно приказующий крик. — Поток у себя.

— Пошли. — Попельский тут же успокоился, — разве что малиновое пятно на шее начало увеличиваться. — Пошли за этим животным.

Они вышли из туалета. Заремба по дороге застегивал халат. Без шума они встали у дверей с номером "12". Заремба постучал.

— Кто там? — раздался из квартиры странный, писклявый голос.

— Та водопроводчик, — ответил Заремба. — В сортире оно чего-то попортилось, надо у вас трубы проверить.

Двери открывались медленно. В щели появился глаз: маленький, круглый, втиснутый в самую глубину глазницы. Сверху глаз был обрамлен могучей бровью, клочки волос с которой свисали над напухшим, красным веком. Чуть ниже, на щеке были видна жесткая щетина, среди которой расцветали чирьи со следами белого гноя. Глаз завращался в глазнице и заметил Попельского с браунингом.

Комиссар с боку врезал стволом в этот глаз. Совершенно точно не попал, но металл рассек кожу на лбу. Поток обеими руками схватился за рану. Из-под пальцев брызнула кровь. Точно так же, как из глаза Риты в сонном кошмаре. Попельский отпихнул Зарембу и вскочил в квартиру. Поток пытался убегать, мечась между узких стенок прихожей, брызгая кровью. Комиссар поскользнулся на частично оборванной занавеске, отделявшей кухню от прихожей. Поток был уже на пороге. Он повернулся и глянул на Попельского. Усмехнулся. Кровь стекала у него по носу и по щекам. Комиссар увидел окровавленные десна и клыки. Поток щелкал ими, как бы желая что-то продемонстрировать полицейскому. Словно на следственном эксперименте. Именно так я кусал и грыз свои жертвы, так я продирался сквозь их ткани, так жевал студень их щек.

Попельский сорвал клеенку. Металлические колечки покатились по кухне. Одним быстрым пинком остроконечной туфли он ударил чудище между ног. Поток упал на колени, схватившись за яички. И тогда Попельский обмотал его голову клеенчатой занавеской и начал душить.

— Эдзьо, оставь его! — крикнул Заремба, хватая Попельского за плечи. — Ты же убьешь его и что, пойдешь в тюрягу за это дерьмо?! Оставь его, черт подери!

Попельский увидел кровь Потока, смешанную с какими-то телесными выделениями, на рукаве собственного парадного мундира и испытал отвращение. С брезгливым выражением на лице он отодвинулся от хрипящего тела. Потом пересилил себя, схватил Потока за запястье и приковал наручниками за ножку кровати. Голова бестии все так же была обмотана клеенкой, которая вздымалась по причине прерывистого дыхания.

Попельский расселся на кровати и закурил папиросу.

— Вилек, иди в наш передвижной пункт, позвони, чтобы прислали грузовик, — сказал он, выпустив облако дыма, — а то ведь всю машину нам кровью засрет. А я за ним послежу.

— Иди лучше ты, Эдзьо, — весело усмехнулся Заремба. — Если тебя с ним оставить, так ты же его и пришьешь! А что, обязательно везти его в Брыгидки [205]?

Попельский вытер постельным бельем кровь с рукава и поднялся. Малиновое пятно на шее исчезло. Комиссар схватил раму кровати, несколько раз пошевелил. При этом он хохотал, словно сумасшедший.

— Мы схватили его! — заорал, а потом прибавил. — Я мигом, а ты тут за ним проследи! Ну как ты там, пан, хорошо?… — Он еще раз пнул Потока и выбежал на лестницу.

Поток помотал головой, сбросив с нее клеенку. Он глянул на свое запястье. Да, наручники представляли собой помеху, но ведь ножка кровати к полу прикреплена не была…

Львов, суббота 20 марта 1937 года, четверть одиннадцатого дня