Голова Минотавра

Рита сидела в темной пивной у самого окна, наблюдая через витрину за улицей Жулиньского, и размышляла над тем — что же делать дальше. Она даже не могла посоветоваться по этому вопросу с Тычкой, поскольку та сбежала домой, испугавшись и мрачного бармена и пьяненького посетителя, который сейчас высасывал соленое мясо из очередной селедки. Ни тот, ни другой к Рите не приставали. Бармен вытаирал кружку и слушал по радио популярную песню в исполнении Ханки Ордонувны [206]"Кому какое дело до нашей любви?" Пьяница дремал, оперев голову на сложенные руки.

Вдруг Рита стиснула стоящую перед ней чашку теплого чая. Она увидала отца. Тот шел в ее сторону. Девушке сделалось плохо при мысли, что тот зайдет сейчас и найдет ее. Но отец свернул и вошел в галантерейную лавку, располагавшуюся в паре десятков метров. Рита вышла из пивной, подошла к витрине галантерейной лавки и выглянула одним глазком. Внутри заметила лысую голову отца. Он вытер шею платочком с монограммой, которую она когда-то сама вышила — в те давние-давние времена, когда она садилась ему на колени и рассказывала о собственных, детских секретах. Теперь девушке сделалось грустно, когда она вспомнила про те годы, а так же при виде беспомощного жеста отца, вытирающего пот. Она мотнула головой, отгоняя сентиментальные настроения, и быстро побежала по улице. Ей обязательно нужно было узнать, гонится ли отец за таинственным незнакомцем.

Очутившись в подворотне, она огляделась по сторонам. Никакой вывески бильярдного клуба нигде видно не было. С бешено колотящимся сердцем девушка начала подниматься по лестнице. Туфли стучали по ступенькам. Рита вошла на галерею последнего этажа. Единственные имеющиеся здесь двери были приоткрыты. Девушка толкнула их, те легонько заскрипели. Вдруг она почувствовала страх. Ей захотелось немедленно отступить, убежать отсюда. Но она не могла. За ней кто-то стоял.

Львов, суббота 20 марта 1937 года, двадцать минут одиннадцатого дня

Попельский вытер шею и спрятал платок в карман.

— Скоро туда подъедут двое полицейских из IV комиссариата и, независимо от них, будет Кацнельсон, который меняет Зарембу, — услышал он в трубке голос аспиранта Стефана Цыгана.

— Хорошо, Стефцю. А я пойду к Вилеку.

— Погодите, пан комиссар, — Цыган был очень возбужден. — Тут у меня для вас важное сообщение из Вроцлава. Тамошние техники подтвердили, что научная работа была напечатан на той самой пишущей машинке, что была найдена у убитой девушки.

— Вот это да! — Попельский даже поперхнулся. — Ну, теперь уже никакой попугай его не выпутает!

— И последнее: звонил Мок. У него сенсационные сообщения по поводу той тетки из Катовиц… Баба замешана в торговлю живым товаром…

— Стефцю… — рассмеялся Попельский. — Вот неужели сейчас ты должен морочить мне голову!? Мы Минотавра поймали, понимаешь?! Минотавра…!

— Но Мок скоро будет перезванивать! Что ему передать?

— Скажи вот что: приезжай во Львов! Самое времечко выпить за успешное окончание следствия!

Цыган хотел было что-то добавить еще, только Попельский уже повесил трубку. Он весело подмигнул смущенной продавщице и вышел на улицу. Скривился по причине яркого света и надел темные очки. В подворотню дома на Жулиньского 10 уже вошли два полицейских и Кацнельсон. Никто из них Попельского не увидал.

На галерее раздавались тяжелые шаги. Скрипнула дверь последнего этажа — это полицейские вошли в квартиру Потока. Попельский, улыбаясь, шел по лестнице. Он был на этаж ниже. На перилах висел какой-то грязный половик. Комиссар коснулся его и тут же отряхнул ладонь. Он поглядел на свои туфли, потом поставил ногу повыше и стер с носка пятно от валяющейся здесь же вареной капусты. Затем он глянул вверх и почувствовал сильное беспокойство. Он не услышал ни приветствий, ни отзвуков разговоров, никаких шуточек, которыми обмениваются полицейские, которым удалось через два года схватить страшного убийцу. И он начал быстро подниматься наверх.

Из квартиры Потока выскочил Кацнельсон.

— Пожалуйста, не заходите туда! — Стефан вытянул руки, как будто бы желая оттолкнуть комиссара. — Пан не должен этого видеть!

Попельский отпихнул своего коллегу и вбежал в квартиру. Кровать теперь стояла поперек комнаты, окно было распахнуто. Один из рядовых полицейских высунулся наружу, долго глядел вверх, вниз, потом покачал головой. Второй прошел мимо комиссара и направился к боковой лестничной клетке, чтобы оттуда подняться на крышу. Через мгновение его тяжелые шаги забухали над головой, потом затихли. Кацнельсон схватил Попельского за рукав, как бы желая вытащить его из квартиры. Тот вырвался. Он все глядел и не мог оторвать глаз. Под кроватью кто-то лежал. Клеенка покрывала тело, доходя до шеи. Голова была открыта. И это была не голова Потока.

Львов, суббота 20 марта 1937 года, одиннадцать часов дня