Голова Олоферна (сборник)

– Ты знаешь, – не здороваясь, прямо у порога начал Петров, – невероятно это все. Они, конечно, не святыми были, но жили, не в пример мне, тихой, однообразной жизнью и, как говорится, никого не трогали. Кашкин так вообще тихоней оставался при любых обстоятельствах… Не шалил… Ты проходи в комнату, присаживайся, а я сейчас по-быстрому организую…

И Петров нырнул в кухню, откуда продолжал общаться с Успенским:

– Это Пучок его с верного пути сбил, засранец эдакий. Кашкин-то, ты помнишь, небось, в классе с ним почти не водился, а тут видишь как? «Меняется все в наш век перемен», и «звук», и «слог», и даже характер… Жена от Паши лет семь-восемь назад упорхнула к какому-то хмырю, просто так, говорят, ушла, ради смены декораций, Паша-то и запил… А тут Валя ему встретился на жизненном перепутье, протянул руку и потянул за собой в неведомые дали.

– Это как же? – с деланным интересом спросил Успенский. Уж больно далек он был все эти годы от постшкольной жизни.

– Ну, Пучок еще тот был фрукт! Он как начал после школы тявками разными заниматься, так и не бросил это вонючее занятие до самой смерти. Дрессура, скажу я тебе, такая нестабильная вещь. А всякая, по моему мнению, нестабильная работенка вырабатывает жадность до денег и водки.

– Так Кашкин всегда был маменькиным сыночком: не курил по туалетам, портвейны за школой не хлебал тайком, на колготки рваные не заглядывался! – вспомнил с улыбкой Успенский. Оказывается, не все забылось окончательно.

– Так-то оно так, Сережа, а только когда тебе уже скоро полташ светит, а вся прошлая жизнь оказывается бесцветной, как воробей, невольно начинаешь торопиться и творить «чудеса»… В общем, подвязал к себе Пучок Пашулю Кашкина крепко, а тот и привык. Не сразу, конечно, но, как говорится, втянулся парниша… Деньги какие-никакие, водка, разумеется. Пучок, чтоб ты знал, в последние времена выпить был совсем не дурак.

Лысый вернулся в комнату с большим подносом, на котором возлежало множество всякой простецкой закуси и стояла бутылка водки.

– Ну, что, Серега, – провозгласил он, разливая горькую по надколотым рюмкам, – давай, раз уж встретились, помянем с тобой наших школьных товарищей. Пусть им, бедолагам, чернозем хлопком обернется… М-да…

Дрянней этого пойла Сергей Юрьевич в своей жизни ничего не пробовал, но сделал вид, что «хорошо пошла». Лысому же, как видно, было все в кайф. Он довольно крякнул, поморщился для приличия и, занюхав выпитое подмышкой, продолжил:

– Да что и говорить, жалко ребятишек… Ты, это… огурчики пробуй, сам солил… Кто бы мог подумать, что так невесело у них все закончится?

– Слушай, Саша, а ты часом не в курсе насчет того злополучного дня? Они вдвоем пили-то, или, может, кто помогал время от времени? – без всякой надежды спросил Успенский.

– Да я и сам с ними в тот день выпивал, только раньше, – усмехнулся Лысый. – Пройтись по Студенческой и никого не встретить? Не смеши! Кстати, помнишь Скомора?

– Конечно, помню, – поморщился Сергей Юрьевич.

– Он в тот день из тюрьмы пришел, или, как это у них там говорится, «откинулся»…

– Ну, и?

– Ну и повстречал я его, он из бани шел. Ты б его, Серый, видел! Детина неимоверных размеров. Представляешь, выше нас с тобой на голову и как шкаф платяной в ширину! Ну и вот… Взяли пузырек перцовки и поперлись вроде как к нему, а тут, блин, Кашкин с Пучком – юные натуралисты.

– Что же дальше? – боясь вспугнуть удачу, лениво зевнул Сергей Юрьевич.

– Дальше? Дальше выпили, и я домой потопал. Я ж, ты знаешь, не большой любитель «продолжений», а они втроем, видимо, за второй пошли.

– А за что Скомор сидел, не знаешь? – спросил Успенский.

– Да сидит-то он, как правило, по глупости, – ухмыльнулся Петров. – В этот раз, если не ошибаюсь, бабу свою избил хорошо. Ну, а в целом, парень серьезный, местная братва его за своего держит, уважает…

«Ну вот, – сказал себе Сергей Юрьевич, – кажется, открываются новые перспективы. Теперь Валера Скоморохов, в прошлом неисправимый двоечник и хулиган, стал первым подозреваемым в этой темной истории… Сколько раз я с тобой, дураком, дрался в школе, почти всегда проигрывал, теперь нужно выигрывать».

Бутылка постепенно опустела. Лысый было подвязался бежать за второй, но Успенский, сославшись на тяжелое «завтра», наотрез отказался.

– Ну, что ж, тогда чайку? – потирая ладони, предложил Петров.

– Да, пожалуй, чай это хорошо, – задумчиво протянул Успенский. – Слушай, Саш, а с кем они из наших общались в последнее время? Появлялись какие-нибудь незнакомые лица?

– Да нет, ничего особенного я не замечал. А общались они со всеми понемножку. Со мной, Бурилой, с Шишкиным. Короче, с теми, кто живет поблизости. Это ты у нас отщепенец, как ушел после восьмого, так и не слыхать тебя.

И это было чистой правдой. Сергей Юрьевич в принципе не любил пресловутые школьные годы и не усматривал в них никакой романтики. Саша Петров это, по-видимому, чувствовал всегда и сейчас тоже не забыл.

– А знаешь, я с самого начала хотел спросить… – взглянул бывший одноклассник на Успенского. – Делом этим кто занимается, не из вашего отдела часом?