Голова, полная призраков

– Папа создал там целое странное святилище: повесил тряпки по обе стороны большого металлического распятья, которое у него осталось от телевизионщиков. Помнишь тот уродливый крест? Он там еще разместил самые разные картинки, прислонив их к стенам. Похоже, это религиозные картины, которые изображают сценки из Библии, но они все такие страшные, неприятные и жуткие: бородатые мужчины в робах, острые ножи, блеющие овцы и прочие странности в этом духе. У папы там даже маленький алтарь установлен. Он его соорудил из старой деревянной скамейки. Слушай внимательно. На этой скамейке я обнаружила маленькую стеклянную банку с металлической крышкой. Она лежала там прямо на виду. – Марджори остановилась, огляделась вновь и продолжила шепотом: – Эта маленькая стеклянная баночка полна… такого белого вещества, порошка. Как это называется… Гранулы. Похоже на что-то между сахаром и мукой. Ты же знаешь, как выглядят сахар и мука?

Я кивнула.

Марджори поднялась и медленно развернула мое кресло, пока я не уставилась в монитор компьютера, с которого на меня все еще пялился чей-то мертвый отец. Марджори кликнула в поисковике, набрала слова «цианистый калий», нажала Изображения. На экране появился ряд картинок с банками и мешочками с белым порошком.

– Вот оно. Папа хранит это внизу. Это яд, Мерри. Он нас собирается отравить. И очень скоро.

Я сидела, уставившись в экран. Я не знала, что и думать. Я позволила Марджори думать за меня.

Марджори говорила так быстро, что я еле поспевала за ее словами. Она шептала мне в ухо, наполняя мою голову новыми историями: о маме с папой, о том, что было до моего рождения, и о том, что было, когда я была еще слишком мала, чтобы что-то запомнить. Некоторые из историй были хорошими, другие не очень. Это были истории о ранних годах жизни нашей семьи. Были истории о том, как родители ходили с нами на детские площадки, качались вместе с нами на качелях и спускались с горок. О том, как мы ездили на молочную ферму поглазеть на коров и козочек. Были и весьма красочные описания того, как наши родители громко трахались у себя в спальне, поздно ночью на диване в гостиной и на полу перед телевизором. Была история о том, как они напились и лупили друг друга после неудавшегося романтического ужина, который завершился выбитым мамой стеклом в задней двери дома, после чего они уехали на два дня на сеансы к семейному психотерапевту. Были истории о повседневной жизни, например, как мы ездили верхом на папе и заставляли его петь нам песенки на сон грядущий. Была история о том, как папа так сильно потянул Марджори прочь от моей колыбели (она разрисовывала мне лицо маркером), что случайно выбил ей сустав. Была и история о том, как мама истерически орала на меня, когда я в два года закрывала уши, отказываясь дать ей капнуть мне лекарство. Хотя ничего из этого я не помнила, казалось, что мне все это хорошо знакомо. Я вновь ощущала себя там и могла видеть происходящее.

Истории Марджори продолжались до заката солнца. Солнечный свет сменился пурпурной тьмой. Наконец, она закончила, отдала мне ручку и перевернула одну из моих табличек пустой стороной кверху.

Марджори закончила свою мысль:

– Мама тоже слетает с катушек. Ты же сама это видишь. Она сходит с ума и ничего с этим не может поделать. Я видела их вместе в подвале. Они молились, переговаривались и чудили. Нам нужно что-то предпринять, пока еще есть время. Мы должны помочь им. Спасти их. А для этого нам сначала нужно спасти себя. Если мы ничего не будем делать – папа замурует нас всех в подвале.

На перевернутой табличке я написала «что делать?».

Марджори сказала мне, что делать. Я смастерила новые таблички.

Я вошла на кухню, держа перед собой табличку «что на ужин?».

За кухонным столом сидела мама. Она курила сигарету и листала развлекательный журнал.

Мама спросила:

– Что это у нас?

Я указала на табличку.

– Ты не разговариваешь из-за елки?

Табличка: «да».

– Что хочешь на ужин? Показывай тогда.

Очередная табличка: «спагетти».

– С этим проблем нет.

Табличка: «хорошо».

– А где мой поцелуй?

Табличка: «хорошо».

Я вернулась наверх. Папу я все еще не видела и предположила, что он в подвале. Я подождала Марджори в ее комнате. Она отдала мне одну из своих ручек и карманный блокнотик с блестящей желтой обложкой, чтобы я могла быстрее делать таблички. Она включила телевизор, по которому показывали «Губку Боба». Это был эпизод о призраке пирата, большом, зеленом и довольно страшном.

Где-то посередине эпизода Марджори опустилась на четвереньки и стала шарить у себя под кроватью. Ортез дважды громко ударился о пол, пока она там орудовала. Наконец, Марджори поднялась со стеклянной баночкой белого порошка, о котором она мне рассказывала.

Табличка: «это она?».

– Да.

Табличка: «ты говорила, что она полная». Банка оказалась выше и у́же, чем я ожидала. Она была заполнена где-то на четверть.

Марджори улыбнулась.

– Все ты замечаешь, Мерри. Она была полной. Я выбросила большую часть.

Я дала Марджори спуститься по лестнице первой. Ее ортез при спуске стучал, как скачущий по ступенькам шар для боулинга.