Голова тигра

— Надя переписывалась только с подругой — Граниной. Она живет в Таджикистане. А вот в этой тетради Надя записывала все, что ее интересовало, в том числе и стихи поэтов и свои.

— Так она писала стихи? — удивился Фалин.

— Очень редко и немного.

Фалин взял поданную ему Арвидом большого формата тетрадь в коричневом переплете.

— Хорошо, я эти письма и тетрадь возьму с собой. А позже верну их вам.

Напрасно надеялся Фалин на то, что Путна сможет объяснить самоубийство жены. Он только повторял одно: для него это страшная неожиданность — ничто в их совместной жизни не предвещало такой трагедии.

Озадачило Фалина недоумение, отразившееся на лице Арвида, когда зашла речь о беременности его жены.

— Какая беременность? — широко раскрыв удивленные глаза, переспросил Арвид. — Ни о какой беременности не было и речи. Надя мне об этом ничего не говорила.

На вопрос Фалина, хотел ли он иметь ребенка, Арвид после длительной паузы ответил, что по взаимному уговору они с женой решили на несколько лет воздержаться от прибавления семейства.

— Ну возможно ли вот так, без причины, уйти из жизни, которую она очень любила? Неужели это останется ее тайной? — спросил Арвид, когда их беседа с Фалиным подошла к концу.

— Без причины такое случиться не могло. И причина уже вырисовывается, — произнес Фалин, укладывая в портфель письма, тетрадь и протокол допроса.

Арвид с изумлением посмотрел на Фалина.

— Причиной могла стать ее беременность. Судебно-медицинской практике известны случаи так называемой предродовой горячки, когда женщина может совершать немотивированные поступки, — пояснил Фалин...

В тот же день поздно вечером он ознакомился с письмами и тетрадью, взятыми из квартиры Путны.

Все письма были от одного адресата — Г. Б. Граниной из города Кировабада.

Прочитав их, Фалин ничего полезного для следствия не нашел. Лишь в одном из них (судя по дате, последнем) Гранина в конце письма написала: «Молодец, Надюша! Правильно ты решила. Ведь в этом наше главное предназначенье в жизни».

— Нужно будет послать поручение в прокуратуру города Кировабада: пусть допросят Гранину, — решил Фалин, откладывая письма в сторону.

Теперь перед ним лежала большого формата тетрадь в переплете из плотного картона коричневого цвета. Страницы были пронумерованы от руки цветным карандашом и, видимо, для удобства заполнялись только нечетные.

Это была не «хозяйственная» книга, как назвал ее Арвид. В тетрадь Надежда Громова записывала короткие выдержки из прочитанных книг, афоризмы, пословицы, даты деятельности замечательных людей, стихотворения, полезные домашние советы и т. п.

Изучив все записи, Фалин и здесь ничего полезного для следствия не обнаружил.

Шли дни. Наряду с другими следственными делами Фалин занимался и расследованием самоубийства Громовой, но первоначальный интерес к делу заметно поубавился, так как оно уже стало казаться ему очень ординарным.

Глава 3

Когда секретарь вышла, Пешехонов взял со стола письмо. «Г. Кировабад, Тадж. ССР, ул. 12 тополей, дом 76, кв. 4, Г. Б. Гранина», — прочел он обратный адрес на конверте. Адресат был ему неизвестен. Но вот город...

Мысленно перед Пешехоновым промелькнули далекие годы его юности. Служба на границе с Афганистаном. Задержание контрабандистов. Стычки с басмачами. Вспоминались лица и фамилии товарищей по заставе, и точно из тумана выплыло светло-серое пятно на лбу верного друга — коня по кличке Дукат. «Как давно это было и как быстро пролетело время!» — подумал Пешехонов, вскрывая конверт.

В письме неизвестная Гранина писала: «Добрый день, уважаемый товарищ! Поймите, пожалуйста, что вопрос, с которым я обращаюсь к вам, имеет для меня самое важное значение. Сегодня я была вызвана в нашу городскую прокуратуру. Следователь Паншин объяснил мне, что имеет поручение прокуратуры города Гвардейска допросить меня как свидетеля. Позже следователь объявил мне, что Надя покончила с собой.

Что угодно, только не это! Лишь тот, кто не знал Нади, может поверить в подобное. Я же не верю и никогда не поверю. Я знаю, что ведется следствие, и что сведущие люди должны разобраться в происшедшем. Но у меня после беседы со следователем осталось какое-то тревожное чувство. Чем оно вызвано? Конкретно ничем. Следователь был любезен, внимателен. Он задавал вопросы, я отвечала. Когда же я стала читать свой протокол, то от содержания его повеяло сушью, формализмом, какой-то казенщиной. Я даже засомневалась, мои ли это показания. Но, оказывается, мои: точный смысл и полное содержание. Даже отдельные мои выражения. И все же это не то, что я хотела сказать. В протоколе записано, что я не верю в возможность самоубийства Нади. Это верно, но этого мало: все мое существо протестует. Я даже в мыслях не допускаю, чтобы она решилась на такой шаг.