Голова ведьмы

– Ну вот, наконец, и мы, – обратилась Ева к своей сестре, и голос ее был необыкновенно музыкален. – Представляешь, что-то случилось с колесом двуколки, и нам пришлось остановиться, чтобы его могли починить.

– Разумеется! – откликнулась Флоренс. – Я-то подумала, что вы специально пришли попозже, чтобы произвести впечатление.

– Флоренс! – с укором заметила ее тетушка. – Ты не должна так говорить.

Флоренс ничего не ответила и судорожно поднесла к лицу кружевной платочек. Она успела искусать губы до крови.

К этому времени Эрнест пришел в себя. Он увидел, как к ним направляются несколько молодых людей, и сразу понял их намерения.

– Мисс Чезвик! – сказал он. – Вы меня представите?

Не успела старая леди сделать это, как оркестр вновь заиграл вальс. Через пять секунд Ева уже плыла по залу в объятиях Эрнеста, а молодым людям оставалось лишь оплакивать свою нерасторопность и проклинать сквозь зубы – говоря по чести – «этого щенка Кершо».

Танцевала Ева божественно, ноги ее были легки. Почти невесомо опираясь на его руку, она вальсировала с Эрнестом во всем блеске своей красоты, и даже старая леди Эстли соизволила опустить свой высокомерно задранный нос на дюйм, а то и больше – и соизволила спросить, кто этот красивый молодой человек, танцующий с «высокой девушкой». Вскоре танец закончился, и Эрнест тут же заметил некоего решительного молодого человека, идущего к ним с явным намерением заручиться согласием Евы на следующий танец.

– У вас есть карточка? – быстро спросил он.

– О да.

– Вы позволите мне вписать мое имя на следующий танец? Мне кажется, у нас неплохо получается.

– Да, мы прекрасно поладили. Вот она.

Претендент нетерпеливо кружил вокруг них, сердито глядя на Эрнеста. Эрнест весело кивнул ему и решительно вписал свое имя в бальную карточку Евы – на три танца вперед.

Глаза Евы расширились, однако она ничего не сказала; партнер действительно оказался великолепен.

– Могу я спросить, Кершо…. – грозно начал неудачливый соперник.

– О, разумеется! – доброжелательно откликнулся Эрнест. – Буквально через несколько минут, мой друг, я в вашем распоряжении.

И они с Евой вновь закружились в танце.

Когда танец закончился, они оказались как раз рядом со скамьей, на которой в одиночестве сидела старая мисс Чезвик. Флоренс и Дороти танцевали, а Джереми по-прежнему мрачно стоял в углу, отчаянно напоминая медведя, у которого разболелась голова. Ева с улыбкой протянула ему руку.

– Надеюсь, вы потанцуете со мной, мистер Джонс?

– Я не танцую, – коротко ответил он и отошел.

Ева с удивлением смотрела ему вслед – отказ прозвучал довольно грубо.

– Мне кажется, у мистера Джонса плохое настроение! – с улыбкой сказала она Эрнесту.

– О, он странный человек; выход в свет всегда заставляет его нервничать, – небрежно отмахнулся Эрнест.

Их окружила целая толпа потенциальных партнеров по танцам, и Эрнесту пришлось отступить перед их напором.

Между тем бал близился к концу. В зале, несмотря на открытые окна, было очень жарко, поэтому разгоряченные танцоры выходили в сад прогуляться. Оказались среди них и Ева с Эрнестом, только что станцевавшие свой третий вальс и окончательно убедившиеся, что у них «прекрасно получается вместе».

Вышли на свежий воздух и еще трое – Флоренс, Дороти и ее брат. Удивительно, как люди, объединенные несчастьем, стараются держаться вместе. Эти трое шли молча; им нечего было сказать друг другу. Вскоре они увидели две высокие фигуры, стоящие возле кустов, над которыми мерцал, догорая, китайский фонарик. Высокий рост способен выдать человека даже в темноте, и потому не могло быть никаких сомнений в том, кто эти фигуры. Троица несчастных остановилась. Именно в этот миг китайский фонарик ярко вспыхнул в последний раз – и осветил прекрасную сцену. Эрнест склонился к Еве, его темные глаза горели страстью, он о чем-то умолял. Ева слегка зарумянилась и не смотрела на него – ее взгляд был прикован к розе у нее на корсаже; девушка подняла руку – кажется, для того, чтобы отстегнуть цветок. Свет оказался настолько ярок, что Дороти впоследствии никак не могла забыть, какую длинную тень отбрасывали длинные ресницы Евы на нежную щеку. Через миг все погрузилось во тьму, что происходило возле кустов дальше – никто не видел, однако когда Ева вернулась в бальный зал, цветка на платье у нее больше не было.

Как бы ни была очаровательна и романтична сцена в этом маленьком подобии Эдема, где в те мгновения царили молодость, красота и любовь, – никто из трех зрителей не оценил ее по достоинству. Джереми забыл о присутствии дам и зашел так далеко, что ругался вслух, однако они не упрекали его: возможно, это давало хоть какой-то выход и их чувствам.

– Я думаю, нам пора домой, уже поздно, – помолчав, сказала Дороти. – Джереми, ты не сходишь за коляской?

Джереми молча исчез во тьме.