Головач

Ни разу не оглянувшись, он укатил прочь.

* * *

— Ладно, сынок, выкладывай, — настойчиво потребовал в тот вечер Дедуля. Они сидели на крыльце, потягивали «самогонку», и глазели на прекрасный мир, дарованный им Богом. Солнце садилось, роняя пестрый свет сквозь деревья. На землю опускался вечер. На верхушках деревьев галдели птицы, ухали совы. Когда смеркалось, вокруг становилось очень красиво.

Но Трэвис сидел с подавленным видом.

— Ну же, сынок, — продолжал допытываться Дедуля. — Что-то беспокоит тебя уже несколько недель. Почему бы тебе не поделиться со своим дедушкой?

— Да, ерунда, Дедуль.

Глаза Трэвиса оставались прикованы к дощечкам крыльца. Он стал бы похож на изнеженную девочку, если б начал жаловаться Дедуле на дурные предчувствия, домыслы и душевные метания последних дней. Ранее он выбросил дохлое тело Сары Даун у старой проселочной дороги, оставил там эту наглую, грязную шлюху, чтоб ее сожрали опоссумы. Она заслужила это за то, что ее отец сделал с его Папой. Он надеялся, что тот разнузданный «мозготрах», который они учинили над ней, вернет ему хорошее настроение, вытащит из затяжной депрессии. Но этого не произошло. Он бросил ей две «палки» и как следует поссал в мозги, а хандра никуда не ушла.

— Я просто… — начал он. А потом… — Едрен батон, Дедуль. Я не знаю. Ты подумаешь, что я большая плаксивая девчонка, если расскажу тебе, что меня беспокоит.

— Позволь мне сказать тебе кое-что, сынок. Любой мужик чувствует себя девчонкой, если начинает задумываться про всякое сентиментальное дерьмо. Ну, знаешь, там, какова наша роль в божьем плане, что значим мы в схеме мира и вселенной, и все такое. А, особенно, если начинает задумываться об умерших родных. Бьюсь об заклад, так оно и есть. Верно, мальчик? Ты кручинишься о маме с папой, верно?

Проницательность Дедули была просто поразительной. Потому что он попал в самую точку!

— Все те годы, что я провел в тюряге, мне было так хреново. Я не мог помогать им, не мог наслаждаться простыми радостями жизни. Пока сидел в каталажке, мои родители погибли в аварии.

— Не кручинься, сынок. Все будет хорошо. Ты — молодец, и твои мама с папой гордились бы тобой.

— Ох, едрен батон, Дедуль, — снова воскликнул Трэвис. — Как-то… не знаю, как-то все неправильно, понимаешь? Словно, мои родители вовсе неспроста погибли. Не могу объяснить.

— Что ж, Трэвис, — лицо Дедули сразу помрачнело. Он откашлялся, сплюнул мокроту в кусты, и продолжил: — Должен признать, сынок, ты совершенно прав в этом.

Трэвис поднял глаза.

— Что это значит, Дедуль?

— Я не рассказывал тебе, потому что понимал, что тебе не нужно знать. В тюряге тебе и без того пришлось несладко. И я понимал, что не должен был делать тебе еще хуже, рассказав, как на самом деле умерли твои родители.

— Расскажи мне, Дедуль! — произнес умоляющим тоном Трэвис, поднимаясь на ноги. Крыльцо качнулось под ним. — Я должен знать! Я себе места не найду, пока не узнаю правду!

— Остынь, мальчик, — попытался успокоить его Дедуля. — Я расскажу тебе.

Трэвис опрокинул в себя остатки самогонки и сел на место. Он потел и был весь как на иголках. Он понимал, что в этой истории было что-то странное, и должен был знать, что произошло на самом деле.

— Пожалуйста, Дедуль, — едва не хныча, произнес он. — Значит, все было совсем не так? Мама с папой не погибли в аварии?

— Сынок… ну… Не совсем так. Позволь мне рассказать с самого начала. Ты хотя бы знаешь, что твой папа враждовал с Кодиллами. Они владели большим участком земли к северу отсюда, который твой папочка продал им много лет назад. А именно тому грязному ублюдку по имени Тибальд Кодилл. У него было двое сыновей, при родах второго у него умерла жена. Сами сыновья тоже умерли, пока ты сидел на «киче». Когда старый Кодилл получил деньги, старший сын стал гомиком и помер от СПИДа, а младший сдох то ли от героина, то ли от кокаина. В общем, от какой-то «хиппарской» наркоты. Что касается самого Кодилла, то мы пытались не рассказывать тебе много о его вражде с твоим папой, потому что негоже маленькому мальчику расти во враждебной среде. Но вся история началась, мальчик, именно с Тибальда Кодилла. Заносчивый, толстый коротышка, почти каждый вечер хлещущий «самогонку». Очень долго пытался разводить овец, только ничего у него не получилось. Кроме того, подозреваю, что он воровал овец у твоего папы.

Трэвис слушал с напряженным видом, сидя на краю стула.

— Тибальд Кодилл. Помню, как Папа часто ругался на него, но самого человека не помню.