Голован

Если попугаить за народом людей, то стаи у них называются по-разному. Есть стаи побольше, а есть совсем маленькие. Та, в которой оказалась наша малая стая, попугаилась «ротой». Или «особой ротой антибронеходного заслона». Она входила в большую стаю — «батальон антибронеходного заслона». Где-то дальше по цепочке помёта, эта стая-батальон соединялась с другими стаями, скореё всего, похожими. Попугаилось это «бронеход-полк». Дальше было уже что-то совсем огромное — «ударная бронеход-дивизия». И вроде бы (но в это никто из нашей стаи не верил) потом над сколькими-то стаями-дивизиями нависало нечто совсем уж невообразимое — чудовищная, неохватная круглой головой стая-«корпус центрового прорыва». В этом жутком образовании, раскиданном, правда, на большом, дивно ухоженном какими-то природными силами пространстве, наша маленькая стая-рота терялась, как птичка бика на большом дереве фомату, на котором все птицы сельвы собираются раз в год на большое собрание народа пернатых. Умению народа людей создавать гигантские стаи могли бы позавидовать даже лесные муравьи-всееды.

Разумеется, народ людей понятия не имел о том, что малая стая знает и понимает все их названия. В этом смысле народ людей очень странный. Поклонение богу Железа и богу Пламени сделало понимание людей односторонним. Они, например, умеют очень хорошо считать. Но делают это совсем не так, как круглоголовый народ, как-то совершенно по-непонятному. Быть может, это потому, что память у народа людей разделена? Часть памяти у них, как и положено, в голове. Тоже, между прочим, почти круглой. А часть вынесена на тонкие, ровные листья, растущие на неизвестном истинному народу дереве. Листья белого цвета, и именно там народ людей всегда метит. Но не запахом, нет. Запах не имеет к листьям никакого отношения. И все равно в прямых листьях остается часть памяти не только всего народа людей или стаи, но даже часть памяти отдельной людской сущности. Некоторые из народа поначалу не верили. Приходилось им доказывать. Проделывать эксперименты. Потом можно было с резвым интересом наблюдать, как народ людей мечется, ищет повсюду свою память. Тоже как бы игра такая. Только теперь правила навязывал народ голованов, а не народ людей. В общем, памяти их лишить проще простого. Благо для народа людей, что хоть кое-что они носят у себя внутри, как и все прочие существа.

Позже, когда моя шерстистая сущность попала в стаю под другим названием, «рота сбора данных», пришлось еще раз убедиться, как зависимы они от этих меченых листов, попугайно зовущихся «бумагой». И в том, что народ людей слеп, тоже пришлось убедиться. Стаю-роту сбора данных внутри нее самой народ людей называл по-другому, «по-старому» — «рота фронтовой разведки». Вот в этой-то роте последние остатки уже нашей малой стаи обучали новому делу. Теперь нам не следовало залезать под «зубоскалы», а назначалось аккуратно их обходить и пробираться далеко-далеко вперед от того места, где наши сущности снимали с поводка. Каждую из четвероногих сущностей натаскивали на захват «рваного языка». «Рваный язык» — это такой же человек, с таким же мерзостным запахом, но только из другой большой стаи. Так вот, «рваные языки» мы захватывали вполне успешно. Но вот в чем противоречие: по наблюдению за народом людей совершенно понятно, что от плененного «языка» не бывает почти никакого проку, если у него нет с собой его собственной меточно-листовой памяти. То есть вся канитель по его захвату и доставке почти лишена смысла.

Понятно, что круглоголовый народ после обучения справлялся с захватом и доставкой превосходно. Но противоречие в том, что народ людей, если бы захотел, мог попробовать обучить малую стаю пониманию своей меточной памяти. Тогда бы нас можно было использовать для добычи не людей, а их волшебных листов. Ведь ясно же, что эдак толку от стаи-роты сбора данных было бы гораздо больше. Однако никто из народа людей до такого не додумался, а мы не подсказывали. Наш четырехлапый народ не собирался влезать в дела народа людей и менять правила их игр. По крайней мере, тогда еще не собирался.

5. Доктор Дар Гаал.

Приписываемые дневники