Головастик и святые

– Ну, не знаю. Лично я дезертировал из Владимиров.

– Владимир, смотри!

40

На дороге что-то появилось. Какая-то самоходная удивительная непонятная фигня в стиле «стимпанк а-ля рюс». Плод белой горячки мастера Левши. Результат ДТП с участием трактора, катафалка и молоковоза, из обломков которых собрали общественный транспорт для сельских жителей. Они булькали в цистерне этого чудовища. Мы их не видели, но пьяные голоса гулко резонировали в замкнутом пространстве без окон и дверей.

– Это автобус? – уточнил я на всякий случай. – Как же они там не задыхаются?

– Держат люк нараспашку, вот и всё. На дне лежат матрасы. Удобно.

– А если дождь?

– Тогда неудобно.

Франкенштейн сибирского автопрома затормозил перед нашей машиной. Из люка высунулась женская голова, большая и красивая. «Привет!» – сказала она. Наполовину босой, с ботинком в руке, я встал и поклонился, ожидая появления других частей тела. Но одна из них крепко застряла в отверстии. Шеки красавицы наливались румянцем, когда в цистерне раздавался крик «Навались!». Наконец ее выдавили из люка, как пасту из тюбика. Девица оказалась белокожая и вся светилась, как гипсовая метательница ядра в парке культуры. На землю она сошла, расправив плечи, выпрямившись во весь двухметровый рост.

С криком «Любовь моя!» Головастик бросился к ней и надолго пропал в декольте. Вынырнув и отдышавшись, предложил сигареты и спички. Девица с удовольствием закурила. На вопрос «где была?» отвечала, что едет «из района с аборта».

– От меня, что ль, залетела? – спросил Головастик.

– С чего бы? От Шерлóка.

– Я убью его!

Она выдохнула дым ему в макушку:

– Нах?

– Из ревности.

– Не гони!

– Эх, Любаня!

Головастик кинул на землю окурок и подошел к водителю автобуса, который, ни на кого не глядя, задумчиво пинал колеса. О чем-то пошушукавшись с ним, Головастик вернулся и сообщил:

– Вопрос говно – двадцать евреев!

На языке жестов я сквозь стекло передал эту информацию о. Роману, который, не открывая окна, пропихнул наружу синюю двадцатку.

– Глянь чё, банкомат работает! – прокомментировал эту пантомиму Головастик и спрятал деньги в карман.

Я думал, он пойдет через шланг высасывать горючее из автобусного бензобака, но вместо этого он повелительно махнул рукой, и молчаливый водитель соединил тросом два средства передвижения.

– Айда к нам, Любаня! Не мучай людей, – крикнул Головастик, галантно распахивая дверь «нивы».

О. Роман зашипел по-змеиному, когда в салон ворвались голодные комары. Но это не было последним испытанием. Красавица Люба, размещая в машине свои огромные ноги, до упора отодвинула переднее сиденье, из-за чего колени о. Романа встретились с его нижней челюстью. Оставшуюся часть пути я не смотрел на святого отца, делая вид, что слушаю болтовню Головастика, который развлекал лесную деву:

– Губишь, Любаня, свою молодость в глуши. Ни в библиотеку сходить, ни на дискотеку. Поехали за границу, где много диких обезьян!

– Ебанашко ты, – отвечала Люба. – У меня выходит лимон за лето на одних грибах! Какая в жопень заграница?

– О, богиня малого бизнеса, опять ты про мани-мани! Как я устал от грубости. От этого мира чистогана. От коллектива, который не читал Гоголя и других авторов.

– Я же говорю – ебанашко ты!

Машина дергалась на буксире, как пойманная рыба. Головастик крутил руль одной левой, лавируя между рытвин.

– Точно! Выучился любить читать. А это, ебать-копать, Любаня, страшная сила! Книга – это острый нож, который меня отрезал от простого народа. Теперь вот скитаюсь, весь такой одинокий. А хочется жить просто и не думать о секундах свысока. Приголубила бы, Люба?

– Размечтался!

Дорога шла вверх. Нудно и медленно мы ползли к вершине холма, с которого открылся вид на убогие домики, мерцающие огнями сквозь вечернюю дымку.

– Это Бездорожная? – сквозь зубы спросил о. Роман.

– Нет еще. Бездорожная – завтра. Это Смолокуровка, другая мертвая деревня, где мы ночуем.

– Вы не предупреждали!

– А вы не спрашивали.

– Почему в домах свет, если она мертвая?

– Потому что люди живут. Да, Любаня?

– Генератор, – пояснила красавица.

Автобус остановился возле избы на краю населенного пункта. Из бочки вышли двое мужчин, через люк им подали позвякивающий ящик, который они осторожно взяли и понесли к дому.

– Пойду, – объявила Люба.

– Давай, Любовь моя. Мы сейчас к Бороде, мигом устроимся, а в полночь я буду под твоим окном.

– Нахер ты мне сдался! – ответила она и хлопнула дверью.

– Божественная гопота, – улыбнулся ей вслед Головастик.

41

Мы поехали дальше и расстыковались с автобусом в противоположном конце деревни. Безмолвный водитель, намотав на шею трос, залез к себе в кабину, и цистерна с людьми (я представил, как на время путешествия они, словно терминаторы-2, переходят в жидкое состояние) укатила в темноту.

Человек, звавшийся Бородой, встречал нас у ворот. На груди у него, поверх камуфляжной куртки, уютно покоилась густая лопата седых волос. Обняв Головастика, он крепко сжал мою руку и поклонился о. Роману, как будто знал, что святой отец не любит прикосновений.