Головастик и святые

Кладбище было самым оживленным местом. Там кипела работа. Шерло́ к и Борода рыли могилу для нашего героического летчика. Поп Роман с Марией откапывали своих монашек, захороненных когда-то в одной яме. Я подошел и увидел две истлевших рогожи. Никто не постарался сколотить девушкам гробы. После войны сил ни у кого не было. Варили траву – как это теперь называется, фиточай для похудания – и еле ноги таскали. Самое удивительное, что кто-то всегда переживает худые времена. Но ничего потом не рассказывает следующим поколениям.

– Сколько им было? – спросил у Романа, который бережно из рогожи в пластик перекладывал кости.

– Лаврентии – тридцать четыре, Олимпии – тридцать девять, – сухо так ответил, не глядя. Видом своим давал понять, что очень занят и уже забыл о моем существовании.

Я к нему не в претензии. Мавр сделал дело – может гулять смело, на все четыре стороны. Мария, который фотографировал скелеты, помотал головой: мол, сейчас не приставай.

Понимаю. Самому тяжело чесать языком. Единственная, с кем хотелось поговорить, неподвижно сидела с края кладбища на поваленной березе. Я осторожно примостился рядом, и мы долго вместе молчали, глядя, как бежит река. Наконец я устал сидеть в тишине и задумчиво сказал:

– Кы.

Помолчали еще. Я опять сказал:

– Кы. Кыкыка. Почему так? Может, правильно будет – Кукушка?

Почувствовал, что Кочерыжка вроде бы слушает, и продолжал:

– Я говорю, на самом деле, может, речка называется Кукушка? Тогда понятно, что к чему. И почему все как неродные. Кукушкины дети.

Она вдруг говорит:

– Это ты во всем виноват. Ты людям врал, что проживем своим умом, своими силами. А что получилось?

Клюнула! Теперь надо осторожно, чтобы опять не ушла в глубину печали.

– Я, конечно, дохера в чем виноват. Нельзя было надолго оставлять народ в одиночестве. Но не могу я отвечать за такое количество несчастных случаев? Что я – бог, что ли?

– Тогда найди мне бога. Того, кто ответит. – Она посмотрела в сторону ямы, откуда вылетала земля. – Зачем я тебя встретила? Для чего ты меня притащил в это проклятое место? Я не жалуюсь. У меня была любовь. Спасибо. А теперь что? В реку? Или туда? – Кивнула на могилу. – Я, конечно, сама решу. Но хочу немножко ясности, перед тем, как сыграть в ящик.

Мне как-то не улыбалось, лишившись соперника, следом потерять жену. Начал предлагать варианты:

– Давай, ты поговоришь с попом? Вон он, представитель Бога на земле. Иди к нему. Облегчишь душу, тайна исповеди и все такое.

Кочерыжка усмехнулась:

– Ты что – дурак? Он живыми не интересуется, сразу видно. Приехал в такую даль за косточками своими драгоценными. Увезет их к себе, положит в витрину, сделает красиво. Не понимаешь, что ли? У человека бизнес. А мне в его магазине ничего не нужно. Я хочу живого Бога лицом к лицу. Понимаешь?

Я слушал, кивал и тихо радовался, что она заговорила. Слова – это жизнь. Молчание – скучная дорога к смерти. Закидоны насчет свидания с Богом, оно, конечно, от большого расстройства нервов, но почему бы и не устроить ей такое удовольствие?

– Задача, – говорю, – понятна. Цель ясна. Найдем. Тут возле кладбища живет один бог, но у него характер не очень. Он так настрадался за прошедшие века, что стал капризный, как черт. Шерло́ к, вон тот амбал, добрый, но сильно простой. Он вообще не по этой части – давать ответы на вечные вопросы. Даже, наверное, не поймет, чего ты от него хочешь.

– Ты ж говорил, что он мент.

– Ну и что? В ментовке, думаешь, Бога не может быть? Он веет, где хочет.

– Хватит гнать, сказочник, – говорит Кочерыжка. – Тебе уже за сраку лет. Ты в каком мире живешь?

– Вот в этом.

– И кругом тебя боги?

– Со всех сторон. Смотри, рядом с Шерло́ ком стоит Любка, дылда, она богиня из Смолокуровки. Отвечает за изобилие и плодородие.

– У тебя с ней было?

Ревность у баб – шестое чувство. Но я по своему горькому опыту знаю, что супруге не объяснишь необъяснимое. Только заикнешься про божественную любовь, сразу пропишет люлей. Поэтому я ответил:

– Ты что! Нет, конечно. Смотри дальше. Борода – бог техники. Он в два счета оживляет любую железяку. Пацаны его – знахари, мертвого из-под земли подымут. Про деда Героя молчу. Сама знаешь – любовник реки. Седьмой – бог фантазии, которому наш мир только мерещится. Скелеты эти в мешках, сестры-монашки, они тоже не мертвые. Роман с ними во сне разговаривал, они ему подсказывали, куда надо ехать. Спроси у него, если мне не веришь.

– Ох, трепло! Богов, значит, много. А люди где?

– Они тоже есть. Ты да я. Мы с тобой. Что, скажешь, не люди?

– Как-то я насчет тебя уже сомневаюсь. Ты, по-моему, главный бог вранья.

– Ничего от тебя не скроешь! Взяла и разоблачила. Ну, раз пошла такая пьянка – на себя посмотри.

– Что смотреть? Я простая несчастная девушка.

– Ага! У которой папаша – бог войны.

– Он тоже?

– А как же!

– А я?

– И ты.

– Что ты все меня морочишь, а?

– Ты сама себя морочишь. Сама говоришь – я простая, я несчастная.

– Почему же я тогда не спасла Кончаловского от гибели?

– Это мне не ведомо. Тебе лучше знать, какая была причина.

– А если захочу его оживить.

– Да я не против. Ты можешь.

– Как?