Головнин. Дважды плененный

Острый штурманский глаз с лету схватывает знакомые ориентиры на берегу, приметные складки местности на островах, выставленные буи и вехи на воде. Правда, когда штормит и берега закрыты завесой дождя или тумана, приходится пережидать под берегом на якоре. Но опытные лоцманы, например, в Северном море приноровились определять место судна по грунту на дне. У берегов Норвегии — одно, около Ютландии — другое, вблизи Голландии — третье. Даже посредине Северного моря на Доггер-банке цвет песочного грунта говорит рыбакам, где они находятся. Потому-то иногда на малых каботажных судах, которые плавают вдоль берегов, моряки и рыбаки обходятся без карт. Иное дело в океане. Мореплаватель, впервые пересекающий его акваторию, исходя из назначенного пункта, учитывая вероятные погодные условия, заранее определяет генеральные курсы плавания, или, как принято говорить у штурманов, делает предварительную прокладку на карте.

Для Головнина сейчас не существовало проблем. Еще зимой, в Кронштадте, он перелопатил записки Гидрографического департамента, скрупулезно изучал карты, не раз перечитывал описания Лаперуза, Кука, Ванкувера, не раз выспрашивал Крузенштерна и Лисянского.

Разложив на карте транспортир, линейку, командир взял циркуль-измеритель и бросил Хлебникову:

— Записывай. Первый генеральный курс — траверз мыса Лизард, траверз Мадеры, зюйд-вест, тень вест тысяча сто миль. Второе, зюйд-вест, тень зюйд на Канарские острова триста миль…

Штурман едва успевал за командиром. Видимо, эти маршруты не раз прикидывал он на карте, помнил поворотные пункты, новые курсы мимо островов Зеленого мыса, мыса Фрио, островов Святой Екатерины…

В последних числах октября наконец-то английская таможня сняла все препоны, и на «Диану» погрузили все до одной бочки. Но, видимо, немало крови попортили мздоимцы командиру «Дианы», и в сердцах он вылил свое возмущение в гневных строках: «… все купцы, как подданные британской короне, так и иностранные, знают, что подлее, бесчестней, наглее, корыстолюбивее и бесчеловечнее английских таможенных служителей нет классу людей в целом свете; и потому не хотел сделать им обыкновенных подарков или лучше сказать, дать взятков, к коим они привыкли, и ожидают от всякого в них нужду имеющего человека, как бы своего должного. Честь и совесть — слова им неизвестные…»

Прежде чем покинуть Портсмут, Головнин попрощался с Ховриным. Только что в порт пришла потрепанная штормами «Вильгельмина». Транспорт надо было чинить, а отношения между Англией и Россией обострились до предела.

— Мой тебе совет, Николай Григорьевич, — сочувственно сказал Головнин, — подай рапорт Алопиусу и отправляйся к Сенявину. Лучше одним транспортом с амуницией пожертвовать, чем казною.

— У меня инструкция Чичагова, — хмурился Ховрин, — следовать с транспортом безотлучно. Так и так суда не миновать.

— Тебе видней, дай-то Бог, чтобы все обошлось.

— Попутного ветра тебе, Василь Михалыч, семь футов под килем…

На рассвете 3 ноября вахтенный мичман Илья Рудаков разбудил задремавшего штурмана.

— Андрей Степаныч, справа мыс Лизард открылся.

На верхней палубе затопали сапогами матросы, менялись вахтенные на шкотах и брасах, рулевые, штурманский помощник спешил на корму определять скорость по ручному лагу [52]. Сменившиеся с вахты матросы, поеживаясь от мороси, не уходили вниз. Потянулся дымок из камбузной трубы, на плите варилась каша, гремели чайники. Постепенно на верхний палубе собралась вся команда. И все как один расположились на правом борту, держась за ванты, боканцы [53], закрепленные на них шлюпки. Так получилось, что «Диана» слегка накренилась в сторону наветренного борта и немного прибавила ходу.

Рикорд, подставив лицо холодным порывам ветра, запахнул плащ, не поворачиваясь, сказал стоявшему рядом Головнину:

— Никак Европа-матушка последнее прости-прощай нам посылает.

Головнин молча, едва заметно покачал головой в знак согласия. Обнявшись, молча стояли матросы. Что-то ждет их впереди, какое испытание приготовил океан, и вообще — суждено ли им вновь вернуться домой…