[Голово]ломка

Она протянула мальчишке одну из двух монет — маленький неровный никель с профилем королевы Виктории. Развернула набрякшие, отказывающиеся похрустывать страницы «Таймс». ГОЛОВА ОТРЕЗАНА! — прыгнул в глаза крупно набранный шрифт, боргес на шпонах. Тут же — фото отрезанной головы. Голова была — ее.

Она пролистала страницы. ГОЛОВНОЙ КОРАБЛЬ ФЛОТА ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА ПОКИНУЛ СКАПА-ФЛОУ. Адмирал в фуражке курит гнутый «петерсон». Адмирал — она сама. ГОРОДСКОЙ ГОЛОВА ВЗЫВАЕТ К СОВЕСТИ ЛОНДОНЦЕВ. На трибуне — мэр в сюртуке с простертой дланью. Тоже она. Еще она. И еще. И еще. ПРИОБЩИТЬ? НЕТ.

Она скомкала «Таймс» (казалось — меж пальцев протечет вода, как из сжимаемой губки). Отшвырнула. Пересекла площадь. Невидимые псевдоголуби-мутанты скрежетали жвалами, аплодировали кожистыми крыльями, вспархивая у нее из-под ног. Однажды мелькнул рубиновый глаз, оторочка треугольных шипов. Потом в аплодисменты крыльев вплелось цоканье. Слепой. Белая трость. Неопрятные бакенбарды. Круглые розовые очки. ПРИОБЩИТЬ? ДА. Походя она сняла очки двумя пальцами. Слепой зацокал отчаянно, закружился на месте, хватая туман руками в беспалых вязаных перчатках. Она удалялась. Очки понравились ей. Мир в них изменился разом и весь. Гадальный автомат нашелся на углу Паддингтон-роуд и Бейкер-стрит (она прочитала таблички, зябко кутаясь в макинтош: казалось, кто-то наглый все равно лезет — под — холодными липкими руками). Она кинула вторую монетку — серебристый дайм — в прорезь, дернула на себя эбонитовую рукоять рычага. В счетной кармической машине Бэббиджа что-то крякнуло, из патрубков толчками повалили сизые выхлопы, колесики в бесчисленных окошках бешено завращались с истошным звоном, мельтеша латинскими, кириллическими, греческими, еврейскими литерами, иероглифами, клинописью, пиктографией, слоговым письмом кана, арабскими крючками. Она переступила с одной босой ледяной грязной ноги на другую, ожидая приговора Судьбы. Литеры, щелкая, поочередно застывали в окошках. СНЯВШИ ГОЛОВУ ПО ВОЛОСАМ НЕ ПЛАЧУТ. Она потопталась еще 5.51 5.52 5.53 секунды. Потыкала в клавишу «возврат». Стукнула машину Бэббиджа кулаком в кожух. Машина вдруг запыхтела вновь, отрыгнула дымный сгусток, истерически завертела колесиками. Выбросила: ОДНА ГОЛОВА ХОРОШО, ДВЕ ЛУЧШЕ. Она выругалась незнакомыми, но очень гнусными словами и побрела дальше. За третьим или четвертым углом (по пути ее кто-то пытался ограбить, она, не глядя, ударила ногой, кто-то — оборванец в дырявом котелке — отлетел и канул в туман) полыхала афиша синематографа. Ламповое табло в полтора этажа предлагало скучающим лондонцам две фильмы: ГОЛОВА ПРОФЕССОРА ДОУЭЛЯ и ПРИНЕСИТЕ МНЕ ГОЛОВУ АЛЬФРЕДО ГАРСИА. Еще три угла спустя (она теперь поворачивала не раздумывая, лишь молчаливый курсограф внутри отмечал смену румбов) стоял, широко расставив ноги в шнурованных ботинках, заложив руки за спину и выпятив подбородок, полисмен. «Смит-энд-Вессон» оттягивал поясную кобуру свиной кожи. Он заметил ее и поманил пальцем.

Сжимая в кармане ланцет, она приблизилась.

«Бобби» нагнулся. В нем было не меньше шести футов росту. От него пахло пивными дрожжами.

— ХЛЕБ, — сказал он свистящим значительным шепотом, — ВСЕМУ ГОЛОВА. — Подумал и добавил: — МЭМ.

ПРИОБЩИТЬ? ДА. УСТРАНИТЬ? ДА.

Округлым вежливым движением она рассекла полисмену глотку от уха до уха. Отступила, пропуская падающее (глаза выпучены, но руки так и остались, сплетенные, за спиной, из разреза торопливой волной выходит кровь) тело, мгновенным щипком изъяла из кобуры убитого револьвер «хэнд эджектор». Сунула оружие в карман, обтерла ланцет о сержантский мундир трупа и быстро пошла, подметая тротуар полами макинтоша.

98 %

02

07

03

10.11 10.12 10.13