Головолапная (СИ)

На другой стороне проспекта, сквозь слезы обиды и злости, она разглядела тонкую темную линию, протянувшуюся от земли к небу. Верхний конец линии покачивался между белыми облачками, как длиннющая удочка. Нижний конец упирался в голову человека, неторопливо бредущего по проспекту вдоль полоски газона. Человек был одет в черные одежды до пят, шагал размеренно и спокойно, а единственная его лапа, как натянутое гибкое щупальце, не напоминала все виденные сегодня паучьи лапы, и стремилась к небу, к солнцу, к свету…

— Помогите мне, — прошептала Гата, отлепляясь от стены магазина. — Помогите. Скажите, за что мне такое? Почему я?

Она увидела, как тень ее собственных лап выросла, удлинилась и устремилась вперед, через проспект, к уходящему священнику.

— Помогите. Скажите…

На переходе зажегся красный свет, но Гата, не заметив ни того, что идти нельзя, ни того, что она наступила на несколько осколков стекла, оставшихся на проезжей части от недавней аварии, заспешила на другую сторону проспекта.

От напряжения и нового страха — опоздает, упустит, не догонит! — у нее свело судорогой ногу. Две машины пронеслись мимо: одна гневно засигналила и с ревом промчалась близко-близко, вторая чуть притормозила, пропуская босую девицу, плетущуюся через проспект на красный. С водительского сиденья высунулись три лапы и погрозили растяпе.

Отшатнувшись больше от лап, чем от автомобиля, Гата доползла до тротуара и присела на асфальт. Ногу надо было растереть. Закусывая губы до боли от боли, она кое-как размяла мышцу, поднялась и поискала взглядом священника. Его черная фигура была уже почти неразличима, но ориентир — длинная нить к небу — дарила надежду его нагнать.

Хромая, Гата пошла вдоль проспекта.

Сотня болезненных шагов, десятки размазанных по лицу слез, и впереди показались ворота кладбища. Нить теперь тянулась в небо откуда-то из деревьев, растущих за оградой.

«Я не упущу, я догоню», разозлилась Гата и прибавила шаг.

Боль в босых ногах отодвинулась, пропуская вперед надежду на помощь.

Глава 13

1

Где-то около третьей аллеи, сворачивающей с главной дороги в тенистую зелень деревьев и памятников, на Гату в прямом смысле упал жаркий летний день. Упал, придавил духотой, отодвинул ее раздражение от того, что священник идет быстрым шагом и его не так просто догнать; злость на себя — так глупо испугалась в квартире, что обо всем позабыла и выскочила босиком, а теперь горячие бетонные плитки жарят ступни, привыкшие к обуви…

Гата доплелась до скамейки без спинки, села, подобрала ноги и осторожно погладила кожу на подошве: горячо, островки налипшего колючего песка. Вот бы найти воды, остудить и сполоснуть ноги… Помнится, тут были маленькие колонки вдоль дороги, где посетители могли набрать воды, прибраться на могилах, полить цветы…

Она посмотрела на дорогу, уходящую вглубь кладбища: вдалеке на повороте священник мелькнул черным узким пятном и пропал из вида. Лишь длинная лапа-удочка, плывущая над кронами деревьев, служила маяком.

С трудом гоняя жаркий воздух кладбища, где ветра всегда было мало из-за высоких деревьев, Гата подумала — до чего тяжкое чувство, до чего душит! Будто она вспотела даже изнутри… Но точно ли это жара? Может, это страх так глубоко проник в нее, что оплел липкой паутиной все внутри, и теперь не бьется нормально сердце, не двигаются легкие?

Задрожав от нового кошмара, Гата сжалась, обхватила руками ноги, вдавила трясущийся подбородок в колени. Посидеть так немного, подышать, убедить себя, что паутина в груди и в животе — это она сама придумала, только что. Ничего такого нет. А есть лапы на голове. Их она не придумала — вон, колышется тень у скамейки, плавают черные ломаные полосы по бетонным плиткам, переламываясь еще сильнее на стыках... Справиться надо с тем, что однозначно существует… Поэтому справиться надо с лапами, а не с паутиной.

А вдруг и лапы она придумала? Вдруг она сейчас зажмурится, досчитает до… ну допустим, до ста. Потом откроет глаза — и весь мир вернется в прежние очертания.

Гата зажмурилась, дрожа от ожидания и боясь, что оно не оправдается. Подождала, досчитала до сотни, последние десятки растягивая и повторяя про себя как заклинание: «Нет паучьих лап, нет паучьих лап ни у кого». Потом резко, чтобы больше не дразнить себя осторожностью, распахнула глаза…