Головолапная (СИ)

Гате вдруг с черной иронией подумалось, что стоит подкинуть маме идею быть похороненной на этом самом кладбище, напротив «пионерского» мемориала. Бывало, в пламени супружеских ссор, Алла Родионовна впадала в состояние, откуда кажется, будто все ждут ее смерти. Тогда она давила на мужа, ругаясь — мол, скоро она умрет, потому что он ее довел, но она запрещает хоронить ее на южном кладбище. «Твою родню видеть не желаю!» Папа молча вздыхал, а иногда, если у него несмотря на скандал сохранялось хорошее настроение, прятал улыбку. Заявления Аллы Родионовны бывали весьма комичны.

Миновав каменную арку ворот, Гата пошла через дорогу и едва не столкнулась с летевшим справа автомобилем. В последний миг водитель поддал газа, и машина пронеслась мимо, ударив Гату облаком пыли, жара и выхлопного газа.

Апатия не подтолкнула Гату посмотреть вслед машине, чуть было ее не убившей, не призвала быть осторожней. Кружилась голова, но как-то медленно, тоскливо. Не хотелось ничего. Стоило поднять взгляд, как в глаза безжалостно бил яркий солнечный свет. За кладбищем не было деревьев, не было тени. Лишь сухой и жаркий асфальт, пыльные обочины, унылая серая полоса дорожного ограждения, тянущегося вдоль улицы без пешеходов, грохот редких машин на железнодорожном переезде в сотне метров слева… Со стороны переезда пробивался одинокий задорный лай собаки.

Упершись в горячий металлический отбойник, Гата бездумно перелезла через него, буквально перевалившись. В ноги, за миг до этого стоящие на мягкой пыли, врезался щебень. От резкой боли в ступнях, Гата охнула и, потеряв и без того шаткое равновесие, завалилась на бок. Резануло по ладони, садануло в локоть. Гата всхлипнула — жалость к себе, больно ударившейся, пробилась сквозь глухую подавленность, слезы навернулись на глаза.

Эта же жалость к себе заставила ее проползти вперед, к рельсам, несколько метров. Щебень перекатывался и норовит впиться куда-нибудь побольнее. Трава лезла в лицо, липла к мокрой вспотевшей коже.

«Всё против меня», — подумала Гата и положила голову на рельс. Щеку мгновенно обожгло металлом, нагревшимся за день. Гата вытянула воротник футболки и подпихнула его к щеке. Все равно горячо, но уже не так похоже на пытку каленым железом.

«Но кое в чем мне повезло, — мысли двигались уныло и вязко, как упавший листок плывет по болотной воде. — Тут всего одна колея. Куда бы ни пошла электричка, мимо меня она не проедет».

Гата прикрыла глаза и стала ждать, когда зазвенит железнодорожный переезд, опуская шлагбаум.

— Гав! Гав!

— Шаник, заткнись… Да, мама, я гуляю с Шаником, а ты что думала?

Голос был далекий, но угадывалось, что он молодой, строгий и недовольный.

— Гав! — в противовес хозяйке собака чему-то радовалась.

— Мам, я уехала, чтобы побыть одной, чтобы разобраться в себе. Пожалуйста, не звони мне каждый час, не проверяй меня… Ну что это за навязанные штампы! Ты еще скажи, что я должна бороться за свое счастье… — голос стал раздраженным. — В чем разобраться?.. Ну мы же говорили на эту тему и не раз, ма-ам… Ну как ты слушаешь?

Постепенно девушка приближалась, и Гата открыла глаза. Повернула голову, скользнув щекой и виском по рельсу. От собачницы, идущей по тропинке зеленой зоны, ее отделяло железнодорожное полотно и три куста. Земля под кустами была усеяна мусором: рваные упаковки, окурки, мятые пакеты. Видимо, это было место для любителей выпить на свежем воздухе.

«Почище я, конечно, не могла выбрать места», — скривилась Гата.

Из-за крайнего куста показалась собака — крупной породы, похожая на смесь ретривера с чем-то попроще. Из улыбающегося открытого рта свисал розовый язык. У собаки была обычная собачья голова, с черными глазами и ушами там, где и полагается быть ушам. И никаких паучьих лап.

Навстречу этой совершенно нормальной собаке дернулось что-то похожее на восторженное чувство, когда понимаешь, что спасен! Но уже через миг из-за того же куста вышла девушка с телефоном. Из ее головы торчали в беспорядке паучьи лапы: длинные и короткие, черные и выцветшие до белизны, узловатые и тонко-изящные.

— Последний раз говорю, мама, мне надо разобраться: хочу я быть вместе с ним или я боюсь остаться одна. И я прошу, перестань мне звонить и уговаривать, сама не знаешь в чем.

«Знакомо», — вздохнула Гата.

— Гав!

Собака постояла, махая хвостом и внимательно глядя на Гату, лежащую на рельсах. Потом резко сорвалась с места, будто вспомнила про срочное жизненно-важное дело. Голос девушки с телефоном удалялся, растворялся в гуле машин, едущих по улице за зеленой зоной, в грохоте железных плит, по которым пересекали переезд два грузовика с логотипом известного супермаркета… Из кабины одного грузовика лилась громкая песня:

«Добрых дел мастер с похмелья злой,

Добрых дел мастер ушел в запой…»

«Добрых дел мастер… злой и без похмелья, — ворчливо подумала Гата. — Да и не добрых дел он мастер…. Натворил тут всякого…»