Головоломка

Если и было свойство, которым Мейер обладал в избытке, так это терпение. Помимо того, что он родился в патриархальной еврейской семье, в квартале, где жили в основном неевреи, судьба с самого начала преподнесла ему подарок: его престарелый папаша Макс Мейер, ставший с годами склонным к причудам, решил, не ломая головы, дать своему запоздалому отпрыску то же имя, что и фамилию. Таким образом он как бы ружейным дуплетом разом расквитался с теми силами, которые без всяких просьб даруют детей под занавес жизни. Задумано — сделано. Нельзя сказать, чтобы в его шутке совсем не было юмора, но он явно не учел, что тем самым с самого рождения повесил своему сыну жернов на шею. Впрочем, утверждать, что все свое детство Мейер Мейер только и делал, что непрерывно дрался из-за своего имени или религии, было бы явным преуменьшением. Он не только дрался, он еще и медленно вызревал как дипломат. Он быстро понял, что лишь некоторые битвы можно выиграть кулаками, остальные надо выигрывать языком. Таким образом он усвоил себе манеру относиться ко всему с величайшим терпением, которая в конце концов и помогла ему залечить шрамы, нанесенные хотя и невинной, но все же несколько двусмысленной шуткой отца. Мало-помалу он дошел даже до того, что сумел простить старика перед его смертью. И теперь в свои тридцать семь лет он был лыс, как знаменитый американский кондор, что свидетельствовало о тех страданиях, которые ему пришлось пережить.

Мейер терпеливо повторил:

— Так как же ваше имя, сударыня?

— Мэри Мердок, Только не понимаю, вам-то что с этого?

— Ничего, — сказал Мейер и глянул на О'Брайена, который даже отодвинулся, как бы не желая иметь ничего общего с этой женщиной одной с ним национальности. — Вы сказали, что Соколина нет дома. Когда он ушел, нельзя ли узнать?

— Рано утром. Взял с собой этот чертов рожок и ушел.

— Рожок?

— Ну, тромбон, саксофон, откуда я знаю, как он называется, будь он неладен. Дудит в него по утрам и по вечерам. Такого несусветного визга вы еще не слышали. Если бы я знала, что он будет играть, ни за что не сдала бы ему квартиру. Но, впрочем, я и сейчас могу его вышвырнуть на улицу.

— Вам не нравится, когда рядом играют?

— Можно и так выразиться, если вам хочется, — ответила Мэри Мердок.

— Меня от этого тянет блевать, ясно?

— Да, вам очень точно удалось передать вашу мысль, — сказал Мейер, чуть не поперхнувшись. — Откуда вам известно, что Соколин ушел со своим инструментом?

— Видела его с ним. У него есть футляр, черный такой. Он в нем носит эту чертову штуку, в футляре.

— Футляр для трубы?

— Тромбона, саксофона, черт его разберет. Но орет она так, что чертям тошно. Как ее ни называй.

— А как долго он здесь живет, мисс Мердок?

— Миссис Мердок, если вас не затруднит. Он живет здесь две недели. Но если он будет продолжать дудеть на своем проклятом саксофоне, долго он тут не задержится, это я вам гарантирую.

— Так что у него все-таки, рожок или саксофон?

— А может быть, и труба, а может быть, и еще какая чертова дудка, — сказала она. — У него неприятности с полицией?

— Не совсем. Вы имеете какое-нибудь представление, куда он пошел?

— Нет. Он ничего не сказал. Просто я случайно видела, как он уходил, вот и все. Обычно он околачивается в баре на авеню.

— На какой авеню, миссис Мердок?

— Авеню Довер-Плейнз. Ее все знают. Вы что, правда не знаете, где это?

— Нет.

— Пройдете два квартала и под эстакаду. Довер Плейнз-авеню. Вам всякий покажет. Он обычно торчит в баре «Веселый дракон». Неплохое имечко для бара, да? Скорее похоже на китайский ресторан, — миссис Мердок улыбнулась.

Улыбка ее была так же привлекательна, как оскал черепа.

— Вы точно знаете, что обычно он бывает там?

— Еще бы!

— Откуда вы можете это знать?

— Да уж знаю, — сказала миссис Мердок. — Я и сама не считаю зазорным иной раз пропустить рюмочку.

— Понятно.

— Но это еще не значит, что я пьяница.

— Конечно.

— Ну ладно. У вас все?

— Пока да. Но, может быть, мы зайдем еще раз.

— Зачем это?

— С вами приятно поговорить, — успел сказать Мейер до того, как миссис Мердок с силой захлопнула дверь перед их носом.

— Н-да, — сказал О'Брайен.

— Наше счастье, что она не стала отстреливаться, — сказал Мейер. С тобою только и жди пальбы.

— Может, она еще постреляет, когда мы вернемся. Если мы вернемся.

— Может быть. Только скажи «тьфу-тьфу», чтобы не сглазить.

— Куда теперь?

— В «Веселый дракон», — ответил Мейер. — Куда же еще?

Понять по внешнему виду, почему бар назывался «Веселый дракон», было абсолютно невозможно. И обстановка, и обслуга были отнюдь не китайские.

«Веселый дракон» был обычной пивнушкою в обычном пригороде с обычными редкими посетителями, имеющими привычку пропустить стаканчик в воскресный день. Мейер и О'Брайен вошли внутрь, подождали, пока глаза приспособятся к темноте после яркого солнечного света, и направились к стойке.

Мейер сразу же предъявил свой жетон. Бармен воззрился на него с полным равнодушием.

— Ну? — сказал он.

— Мы ищем парня по имени Марти Соколин. Знаешь такого?

— Ну?

— Да или нет?

— Да. Что дальше?

— Он сейчас здесь?

— Вы что, не, знаете, как он выглядит?

— Нет. Он здесь?