Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы

– Понимаете ли, мистер Лэм, случай Эрама – зеркальная противоположность тому, с чем мы имеем дело в Беркли. Там убили того, кого хотели, а вот труп нашли не тот. Иными словами, тело жертвы Эрама было найдено только после того, как возникли определенные подозрения и были начаты поиски, вызванные обнаружением скелета, который так и не был опознан и не имел никакого отношения к преступлению. Что касается филологии, то это просто смешно: заслуги Эрама в этой области были явно преувеличены, скорее всего, потому, что он оказался ко всему прочему убийцей (не сомневаюсь, что ваш любитель вечеринок мистер Моррис, соверши он какое-нибудь тяжкое преступление, попал бы в один ряд с Эрамом и Эдвардом Рулоффом[67] как «просвещенная» личность); тем не менее, мистер Лэм, Эрам подрывает ваш тезис, будто убийство и санскрит представляют собой уникальное сочетание. А помимо того, Джордж Борроу[68], обладавший кое-какими, пусть и невеликими, познаниями в санскрите, – неважно, что бы кто ни думал о целях использования этих познаний, – описывает в одной из своих книг несколько встреч с Джоном Тертеллом.

– Тертеллом?

– Названия книги не помню, спросите доктора Грисуолда, он куда больший борровиец, чем я, если, конечно, так можно сказать.

– Борровианец, – предложил свой вариант Мартин.

– Тертелл – кебмен и, в общем, заурядный убийца, и сегодня о нем вспоминали бы, в основном, благодаря Борроу, если бы его преступления не пробудили вдохновение одного поэта. Тертеллу повезло меньше, чем Эраму, имя его в анонимном стихотворении не звучит, но все четверостишье представляется мне образцом лаконизма:

Ему воткнули в горло нож
И вышибли мозги.
Обыкновенный мистер Бош
Расстался с жизнью вмиг.

Довольный одобрительной реакцией Мартина на этот поэтический шедевр, Эшвин откинулся на спинку своего вращающегося стула и допил виски. Затем какое-то время значительно помолчал, открыл новую пачку сигарет, протянул Мартину, закурил сам и выпустил изо рта большую струю дыма.

– В субботу, – заговорил он, – я уходил от Грисуолда в тревоге, и она не прошла и поныне. Эти две ночи я почти не спал, выкурил больше сигарет, чем положено, и выпил раблезианское количество виски. Повторяю, мне очень не по себе. Какие-нибудь новости есть?

Мартин кратко описал рутинную процедуру опознания, заметив под конец, что Курт вспомнил свой разговор с четой Лешиных, но ничего такого особенного отсюда не извлечешь.

– Что ж, мистер Лэм, если в нем, в этом разговоре, нет каких-то неведомых нам глубин, приходится признать, что мы топчемся на одном месте. Вы предложили несколько толкований этого эпизода, самым правдоподобным кажется, конечно, что он не значит ровным счетом ничего. Правда, может быть еще одно предположение – мистер Росс лжет.

– Да зачем ему это?

– А я-то думал, что это вам прежде всего должно было прийти в голову. Это ведь вы сразу заподозрили мистера Росса!

– Да, но мы вместе полностью отмели эту версию. Только… – Мартин осекся.

– Да?

– Вы хотите сказать, у Курта мог быть какой-нибудь другой мотив? Что он скорее, чем кто-либо иной, может оказаться виньяром?

– Ничего подобного, мистер Лэм, сказать я не хочу. Мне просто интересно было узнать, допускаете ли вы такую возможность. Как я уже говорил, блокнот убедительно свидетельствует, что виньяры здесь ни при чем… или, как вы предпочитаете изъясняться, их надо смыть с картины. Теперь я возвращаю вам вашего мистера Росса; впрочем, мне кажется, вы и так слишком сильно его обидели, этого несчастного молодого человека, и совершенно зря.

– В таком случае, кто же, по-вашему…

– Мистер Лэм, я сейчас пребываю в таком состоянии, когда ничто не кажется мне очевидным – кроме того факта, что все идет не так, как нужно. Кто бы ни отравил Пола Леннокса – Лешины, мисс Вуд или, что представляется наиболее вероятным, мистер Брюс, убийство доктора Шеделя по-прежнему является загадкой. Зачем мистеру Ленноксу понадобилось с таким тщанием выстраивать себе алиби на тот вечер, когда его должны были убить, – ведь его куда легче было бы просто сфабриковать? И зачем ему понадобилось столь пространно излагать сомнительную историю какой-то захудалой швейцарской секты? Во всем этом нет решительно никакого смысла.

Наконец, есть еще один, главный, вопрос: почему убийца сменил род оружия? Не остановиться после сокрушительной неудачи, продолжить кровавое дело – для этого требуется сильная преступная воля. А тут еще… Криму нравился стрихнин, и он был ему верен. Джек Потрошитель ловко орудовал ножом и никогда от него не отказывался, какую бы ерунду ни мололи те, кто утверждает, будто он сам превратился впоследствии в доктора Крима[69].