Головы моих возлюбленных

Совсем недавно наш бывший учитель географии вошел вместе с женой ко мне в автобус. Дело было на пасхальные каникулы, которые он и надумал использовать для небольшой образовательной поездки по Италии. С тех пор как я три года назад окончила школу, мы с ним ни разу не виделись, но тем не менее сразу друг друга узнали, приветливо поздоровались и расстались с самыми искренними заверениями дружелюбия. Он и не подозревал, что много месяцев подряд был средоточием моих грез. Только господин Беккер да еще мечта о карьере оперной дивы помогли мне тогда не впасть в депрессию, до того серой и беспросветной была для меня жизнь в семье и школе. Из этих двух надежд одна была еще менее реалистичной, чем Другая. К слову сказать, я до сих пор храню расческу моего учителя, которую во время единственного посещения его квартиры прихватила с собой на память.

Было ему в ту пору почти тридцать лет, и я уже побаивалась, как бы у меня не развился эдипов комплекс. Я молниеносно стала звездой, отличницей по географии.

На занятиях мы рассматривали исторические, хозяйственные и политические взаимосвязи. Господина Беккера чрезвычайно сердило то обстоятельство, что большинство школьников читают в газетах только спортивную часть и киноанонсы, оставляя без внимания политику и экономику. Каждое утро у меня возникали стычки с Карло: тот просто вырывал газету у меня из рук. Когда на уроке обсуждали экономические результаты засухи в Чаде, Нигере и Судане, я единственная из всего класса подняла руку. Еще прежде, чем господин Беккер начал меня спрашивать, кто-то заревел с места: «Немудрено, что она все знает про Африку, ведь она там родилась!»

– Ты разве родилась в Африке? – с любопытством спросил ничего не подозревающий господин Беккер.

Как настоящая слониха, я под трубный клич одноклассников ринулась прочь, опрокинув на ходу два стула.

Перед спортзалом села на приступок, где извела весь запас бумажных носовых платков. При этом в глубине души я надеялась, что учитель примется меня искать и найдет. Может, я хотела подать ему сигнал, что я – женщина без предрассудков. Но никто не стал меня искать, и только одна соученица сказала мне позже:

– Sorry-sorry насчет Африки. Кто же знал, что ты не африканский слон, а индийская корова.

Вот у матери я никогда ничего не воровала, хотя мне столько раз хотелось, чтобы ее черти забрали. Денег у нас было очень мало. От брата я знала – сама мать об этом никогда не говорила, – что хотя отец и переводит нам время от времени какие-то суммы, но делает это крайне нерегулярно.

Мать работала сиделкой у разных стариков, и можно с уверенностью сказать, что более неподходящее для нее занятие даже вообразить было трудно. Правда, она окончила курсы по уходу за стариками, но окончила просто потому, что из всех курсов это были самые краткосрочные. При ее уме и быстрой реакции она могла бы без труда изучить все виды конторской деятельности, но вместо того, наглухо закрыв свое сердце, она грубыми руками обслуживала пожилых людей так, словно это не люди, а куски дерева.

Но не только из-за нашей бедности я ничего не воровала у матери. Причина состояла и в том, что я ее любила, любила с мучительной, горькой страстью. И чем старше я становилась, тем больше осознавала, что она просто ранена и что раны ее никогда не заживут. Мы обе, каждая на свой лад, горевали, оставшись без короля, тосковали, но помочь друг другу не могли. В ту пору я, разумеется, еще не сознавала, какую жестокую рану нанес и мне отец. С другой стороны, казалось, что и мать, искавшая в моем брате замену любви к мужу, тоже по-своему привязана ко мне. Несмотря на ее язвительность, отказ хоть сколько-нибудь считаться с моими пожеланиями и потребностями, она категорически воспротивилась моему намерению бросить школу.

«Когда-нибудь ты и сама об этом пожалеешь» – так звучал ее основной довод в ответ на мое нежелание учиться. Самая красивая девочка из нашего класса тоже хотела бросить школу и поступить ученицей в аптечный магазин. Это навело меня на мысль, что неплохо бы самой зарабатывать деньги, а не убивать день за днем в опостылевшем классе. Но я не была уверена, что поступить куда-нибудь ученицей такое уж для меня благо. Школа была надежным местом, так что я без особого сопротивления позволила матери уговорить меня учиться дальше. Сегодня я думаю, что не просто тщеславие, но и любовь заставила ее встать на эту точку зрения, ведь для нее было бы гораздо проще, начни я зарабатывать. И это, пожалуй, единственное в ее поведении, что я могу оценить положительно.

А за «слоновые» наряды я в конце концов даже начала испытывать к ней признательность. И хотя до сих пор я по мере сил уклонялась от ношения серой, как слон, накидки из альпака (лишь очень морозная зима заставляла меня укрываться под теплой шерстью), настали времена, когда прохладными весенними вечерами я вообще не хотела ее снимать. А господин Беккер сказал, что на модном показе элегантных жакетов и пальто, которые можно было наблюдать по переменам на школьном дворе, ему больше всех нравится моя серая «баба на чайник».