Головы моих возлюбленных

О нашем замысле мы не обмолвились Йонасу ни единым словом, зато посвятили в него Эмилию. Она начала укладывать вещи и, судя по всему, радовалась сверх всякой меры предстоящему бегству. На другое утро мы отправили Йонаса за хлебом, а сами тем временем доверху загрузили нашу машину.

– Пора бы купить другую, – вдруг сказала Кора, – для семейных выездов «кадиллак» не годится.

Фридриху и Йонасу Кора оставила записку:

«Майя в ужасном состоянии, ей нужно отдохнуть, хотя бы несколько дней. Займитесь похоронами».

Когда, запыхавшись, мы с громким смехом выезжали со двора, вдали показался Йонас. Мы свернули в боковой проулок и успели скрыться, прежде чем он нас заметил.

Это небольшое путешествие, которое в конечном итоге заняло две недели, отлично вознаградило меня за все пережитые неприятности. Мы сняли две комнаты в маленьком отеле, и дни потекли так весело и беззаботно, словно нам снова было шестнадцать. Погода стояла теплая и солнечная, даже купаться удавалось, но толпы туристов уже покинули эти края, и пляж теперь принадлежал только нам. Эмилия блаженствовала. С Белой и Пиппо она босиком бегала по песку и собирала ракушки.

– Мы это заслужили, – говорила Кора, – ведь надо же иметь какое-то удовольствие от не без труда полученного состояния.

Из этого следовало, что и я благодаря моей деятельной поддержке тоже имела некое право на это состояние.

Порой совесть давала о себе знать в моих снах. Вообще-то следовало проводить отца к месту последнего упокоения, но что, спрашивается, он бы с этого имел? Фридрих относился к подобным обязанностям со всей серьезностью, вот пусть и занимается этим. Интересно, станут мужчины нас искать или нет? Я думала, что Йонас в превеликой досаде уехал домой, но и представить не могла, что дело обстоит гораздо хуже.

Как-то после полудня мы начали на пляже не торопясь собирать свое барахло, потому что уже стало холодать. Эмилия, оделяя Пиппо и Белу печеньем, сказала:

– Ты, Кора, у нас вдова, Майя только что потеряла отца, но ни одной из вас и в голову не приходит носить траур. Лично я ношу траур с тех пор, как умер Альберто. Это, по-вашему, правильно?

Мы в один голос ответили: «Конечно, нет» – и продолжали пожирать свои бутерброды.

Эмилия не без зависти окинула взглядом наши белые джинсы и пестрые полосатые пуловеры:

– Такое я вряд ли могла бы носить, живот великоват, но, скажем, просто летнее платье…

Кора рассмеялась:

– Эмилия, как ты у нас расхрабрилась-то!

И мы всем скопом пошли в бутик, где можно было приобрести на распродаже остатки летних товаров. Мы предоставили Эмилии возможность перемерить все, что подходило ей по размеру. Она вообще-то была не толстая, а коренастая и коротконогая. Брюки ей не шли совершенно. Под конец она предстала перед нами в розовом девичьем платьице и при этом прелестно выглядела. Смуглая кожа, черная коса и густые темные брови смотрелись в подобной розовой фантазии хоть и немодно, но очень романтично.

– Ты напоминаешь мне художницу Фриду Калло, – сказала Кора, и Эмилия почувствовала себя польщенной, хоть, конечно, понятия не имела, с кем ее сравнивают.

Мы попытались подбить Эмилию на визит к парикмахеру, чтоб ей там отрезали косу, но тут нам не повезло: у нее и без того были сомнения.

– В таком платье я все равно не смогу бегать по Флоренции, но здесь-то меня никто не знает.

Тогда мы купили ей белые туфли, которые она вполне могла бы надевать во Флоренции, когда ходит за покупками. Мы с Корой от души смеялись над нашим розовым облаком, но Эмилия не обижалась. Ей казалось даже забавным, что теперь она и сама походит на молодую девушку.

Только один раз мы – Эмилия и я – сцепились с Корой, которая пыталась погрузить в машину свиную голову, прибитую волнами к берегу.

– Выражение nature morte надо принимать в буквальном смысле, – утверждала подруга. Но из-за немыслимой вони Кора отказалась от своей затеи.

Наше влияние на Эмилию выразилось только в наглядных формах: босая, она лежала в этом розовом платье на песке и курила.

Существовало, между прочим, и противоположное течение: Эмилия со своей стороны пыталась нас воспитывать. Когда кто-нибудь из нас небрежно просил: «Дайка газету», она никак не реагировала на эту просьбу, пока не услышит «пожалуйста». По части обмана, супружеской неверности и даже убийства Эмилия не знала никаких предрассудков, но упаси Бог Кору громко сказать: «Вот говно!»

Несколько дней спустя зарядили дожди. Мы засели в гостиничном номере, посидели-посидели и приняли решение вернуться домой. Сводка погоды и на ближайшие дни не обещала ничего хорошего. Сперва за руль села Кора, чтобы хорошо взять с места, я сидела рядом, Эмилия сзади, а при ней Бела и Пиппо. Потом Эмилии стало дурно, потому что Кора гнала как на пожар. Мы поменялись местами: я села за руль, Эмилия рядом, а Кора попыталась уснуть рядом с ребенком. Но вдруг она сказала: «Остановись».